Первый шпион Америки
Шрифт:
— Не надо цепляться за слова, — отмахнулся Рей. — На переходном этапе диктатура необходима.
Жесткий порядок — вот что любит человек, а они этого добьются.
Ксенофон Дмитриевич не ответил. С Робинсом спорить было бесполезно.
— А какое продовольствие прибудет на крейсере? — переводя разговор на другую тему, спросил Каламатиано.
— Никакого. Я сказал это для того, чтобы Троцкий выдал тебе мандат, позволяющий беспрепятственно передвигаться по территории России. Ты думаешь, Пул сделает тебе такой мандат? Ты глубоко заблуждаешься. А без него все твои шпионские потуги вылетят в трубу.
— Почему шпионские?! — разозлился Ксенофон Дмитриевич.
— Да потому! Не морочь мне голову! Хотя ты неплохо сегодня вывернулся и кое-что умеешь. Но эти красные ребята совсем не дураки, и если они тебя прищучат, то церемониться не станут
— Чем больше я начинаю вникать в смысл новой власти, тем отчетливее понимаю, что она — страшный монстр, которого нужно уничтожить, — проговорил Каламатиано. — И сегодня стоять в стороне нельзя.
Робинс с удивлением посмотрел на него.
— Ты же не политик, Ксенофон! Ты бизнесмен! А как бизнесмен ты должен понимать, что при таких режимах, если подружиться с верхушкой власти, работать одно удовольствие. Мне в конечном итоге наплевать на их социализм, но Россия — это Клондайк, как та же Аляска, на которую я в свое время не поехал, и теперь мои бывшие приятели разъезжают на «роллс-ройсах», имеют шикарные особняки, магазины и солидные счета в банках, а я должен тянуть полковничью лямку до пенсии! Ты хочешь этого же?! Если б я знал русский язык, как ты, имел опыт в делах, я бы не стал тебя уговаривать и обхаживать. И потом я вижу, ты честный парень, ты не надуешь, а вдвоем мы черту рога обломаем и максимум через два года вернемся в Штаты преуспевающими людьми. Все только начинается, Ксенофон! Мы обязаны использовать этот шанс! Ты слышишь?!
Робинс остановился, перегородил ему дорогу и с мольбой посмотрел на друга. Они уже находились у Никитских ворот, рядом с Хлебным переулком, где жил Локкарт. Из подворотни выскочил мужик в длинном черном пальто, за ним два чекиста в кожаных тужурках и с револьверами в руках.
— Стой! Стрелять будем! Стой! — закричал один из чекистов, пальнул в воздух, но бегущий и не думал останавливаться. Тогда чекист выстрелил в него. Мужик в длинном черном пальто словно споткнулся и упал лицом вниз. Чекисты подбежали к нему, перевернули.
— Это же не Левшин! — в сердцах матом выругался чекист и сплюнул. — Не того подстрелили!
— А чего он бежал-то? — растерянно спросил второй.
— Раз бежал, значит, тоже какая-нибудь контра!
Они разговаривали громко, и их разговор был слышен Робинсу и Каламатиано. Ксенофон Дмитриевич оглянулся. Неподалеку от них стоял военный в шинели без погон, с узким лицом и шрамом на левой щеке. Он тоже как бы наблюдал за чекистами, искоса поглядывая и на них. Первый чекист, все еще негодуя на то, что упустили Левшина, заметил стоящих на углу Рея с Каламатиано и с ненавистью посмотрел на них. Робинс перехватил этот недобрый взгляд и поежился.
— Ладно, пошли, — помолчав, сказал он. — Ты же приедешь, Дмитрич, если у нас все выгорит?
Они двинулись к Хлебному переулку.
— Ты приедешь или нет?
— Приеду, если выгорит. Только ничего не выгорит!
— Почему?
— Кто будет вкладывать деньги в страну, с которой ни у кого, кроме Германии, нет нормальных дипломатических отношений, с кем мы стоим на грани войны. Это наивно, Рей!
Тот нахмурился, тяжело вздохнул:
— Меня это тоже беспокоит.
Некоторое время они шли молча.
— А в словах Льва что-то есть, как ты считаешь? — неожиданно спросил Робинс. — Выковать поколение новых людей. Разве не грандиозно?
— Социализм, который они хотят построить, уж очень похож на тюремную зону. Все живут в казармах. На завтрак шрапнель-перловка и сто пятьдесят граммов хлеба. Подъем в семь утра. На обед баланда из селедочных голов Полчаса прогулки во дворе.
— Что ты несешь?! — возмутился Рей.
— Все это они несут, твои друзья! — зло ответил Ксенофон Дмитриевич.
— А ты не такой простой парень, Ксенофон, как кажешься! — засмеялся Робинс. — Ты тоже задира!
— А? Что, не так?.. Жаль, что мы поздно познакомились. Но помни: если я пробиваю этот проект, ты едешь со мной на Камчатку. Слово?
— Слово, — подумав, согласился Каламатиано. «Может быть, Робинс и прав, — подумал
10
Локкарт спешно шифровал сам очередное донесение Бальфуру и Ллойд-Джорджу. Двух шифровальщиков, которые работали на него, он отпустил на несколько дней в Петроград, к первому из Англии приезжала невеста, а второй хотел повидаться с другом, работавшим у Кроми. До этого ребята трудились день и ночь, и вроде никаких срочных отправлений не предвиделось. Но, как это бывает по закону пакостных совпадений, его вчера вечером свели с профессором Новгородцевым, председателем недавно созданного «Правого центра», мощной антибольшевистской организации, которая объединяла сразу несколько крупных политических группировок и партий, действовавших до сих пор разрозненно: «Совет общественных деятелей», кадетскую партию, «Торгово-промышленный комитет», «Союз земельных собственников». В «Правый центр» входил известный либерал и общественный деятель Петр Струве, бывшие князья Григорий и Евгений Трубецкие, бывший обер-прокурор Синода Рогович, промышленники Морозов и Кукин, такие известные деятели науки, профессора, как Бердяев, Мейснер, Челищев и другие. В «Центре» были как сторонники Антанты, так и Германии, у них имелись немалые денежные накопления, которые «правоцентристы готовы употребить на то, чтобы свергнуть власть большевиков, — писал Роберт. — Помимо «Союза защиты родины и свободы», организованного Борисом Савинковым, о котором я уже докладывал, имеющего сходные цели, это вторая серьезная поли-тическая организация в новой России. Готов войти с руководством «Центра» в непосредственный контакт, чтобы обсудить назревшие проблемы…»
Локкарт на мгновение задумался, шифруя это послание. Еще две недели назад он не стал бы и разговаривать с Новгородцевым. Как бы он ни убеждал, что они пока сохраняют лояльность к большевикам и оформляются пока как политическое движение, как политическая сила, не применяя вооруженных методов борьбы, все равно их цель ясна, понятна и для Ленина неприемлема в любых формах. Все равно это подполье, оно вне закона, и связь Локкарта с ними равносильна соучастию. Его могут выслать из Москвы в двадцать четыре часа. Но Роберт знал, что его донесения, призывающие правительство Англии войти в переговоры с Лениным, дающие комплиментарные оценки уму, знаниям и деловой расторопности новых вождей, встретили враждебное отношение со стороны некоторых членов кабинета, а военные, в частности генерал Нокс, даже потребовали немедленного отзыва Локкарта из Москвы за открытую симпатию к большевистским лидерам. Бальфур, сообщая ему об этом, как бы давал понять, что надо несколько изменить тон и содержание донесений. В Лондоне создавалось ощущение того, что в Москве вообще нет противодействия новой власти. Поэтому Локкарт, не дожидаясь возвращения своих шифровальщиков, решил спешно отправить это послание о «Правом центре». Шифр хранился у него, он всегда присутствовал при зашифровке своих посланий и научился это делать самостоятельно.
Роберт посмотрел на часы: два часа дня, сейчас должны прийти Робинс и Каламатиано. Рей оставляет им большие запасы американской тушенки, довольно вкусной и питательной, несколько ящиков чая, круп, кофе, сахара. В нынешнее голодное время это целое состояние, и было бы достаточно некорректно со стороны Локкарта не устроить в его честь отвальную, хоть Мура и недолюбливала полковника. Он, приняв приглашение, сразу же заявил, что придет вместе с Каламатиано. Хозяин — барин, как говорят в России, но Роберту все же интересно, почему Рей в последние дни своего пребывания в Москве мертвой хваткой вцепился в этого русского грека. Обычно грубоватый, беспардонный в спорах, он без стеснения перебивал во время бесед и обедов Ленина, Троцкого и Чичерина, но едва начинал говорить Каламатиано, Робинс умолкал, а когда его не было рядом, он через каждые полчаса вспоминал и восхвалял своего Ксенофона и во всем с ним соглашался. Мура тоже никак не могла разгадать эту загадку. Может быть, Каламатиано оказывал или оказывает ему какие-то финансовые услуги? Но, приехав в августе 17-го, Робинс этим греком не интересовался, хотя тот уже давно жил в России. Их пути никак не пересекались, а вот Локкарт, Садуль и Робинс весь март были почти неразлучны, встречаясь каждый день, и полковник никогда не упоминал о Каламатиано.