Первый шпион Америки
Шрифт:
— Лучше Буйкиса. Яниса Буйкиса, у меня был друг на фронте, он погиб, тоже подпоручик, я хорошо знаю его биографию на тот случай, если о нем кто слышал, — предложил Яков.
— Согласен, пусть будет Янис Буйкис, это даже лучше! — обрадовался Дзержинский. — И вы предложите ему этот план. Доложите, что готовы войти в контакт с Берзиным, с другими офицерами полка и полностью их нейтрализовать, оставить в один прекрасный день Кремль вообще без охраны и тогда можно будет за один вечер арестовать все правительство большевиков и фактически низложить власть. Пусть Кроми напишет вам рекомендательное письмо к Берзину. Ему это ничего
— Здорово! — загорелся Шмидхен.
— Но, уже разговаривая с Кроми, требуйте сразу встречи с более высокими лицами: консулами, послами, к примеру, здесь в Москве с Локкартом, с генералом Пуллем в Архангельске. Скажите: что Берзину и другим вашим друзьям-офицерам нужны серьезные имена, чтобы убедить латышей сложить оружие и перейти на сторону Антанты. Тогда англичане охотнее вам поверят. И еще деньги. Пусть ищут много денег, потому что ваши стрелки сидят четвертый месяц без зарплаты, пайки плохие, и это единственное средство быстро перетянуть их на другую сторону Скажите: лозунгов они уже нахлебались! Так и скажите! И еще они заинтересованы стать на анти-немецкую сторону, то есть примкнуть к Антанте.
Шмидхен достал карандаш, чтобы записать некоторые вещи, но Дзержинский его остановил:
— Никогда ничего не пишите! Все старайтесь запоминать. Вам все понятно?
— Так точно, товарищ Дзержинский!
— Мы еще посидим с вами пару деньков, порепетируем весь предстоящий разговор с капитаном Кро-ми. Он должен быть убедительным и серьезным. Вот пока все, что я хотел вам сообщить. А к тому времени, когда у вас все сладится с Кроми, мы сагитируем на эту операщпо и Бредиса. И таким дружным дуэтом вы перед Берзиным и предстанете. Я почему-то уверен, что он согласится. О нашем разговоре, как я уже сказал, ни одной живой душе. Это слишком серьезная игра, чтобы провалить ее в самом начале. Вы поняли меня?
— Так точно.
— Вопросы ко мне есть?
— А где я буду жить в Петрограде? И еще: деньги на дорогу, расходы…
— Все получите. И деньги, и проездные бюсты. И с жильем устроим так, что Френсис Кроми ничего не заподозрит. Все это я уже продумал. Теперь дело, как говорится, только за вами. Чтобы вы подготовились и умели ответить на любой вопрос. Вжились в новую роль, — улыбнулся Дзержинский. — Насколько я знаю, вы мечтали в юности об актерском поприще. Вот и проверите себя.
Дзержинский вынул чистый лист бумаги, протянул его Шмидхену.
— Напишите заявление о принятии вас сотрудником во Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию. Ваше заявление, мною подписанное, будет храниться у меня в сейфе. Мало ли что со мной произойдет, знайте, что вы отныне работаете у нас.
Дзержинский продиктовал текст заявления, Яков его написал своей рукой, подписался, поставил число. Феликс Эдмундович подписал его, на мгновение задумался.
— Что ж, поздравляю вас, товарищ Буйкис, с началом работы в органах ВЧК!
Дзержинский вышел из-за стола и, улыбнувшись, крепко пожал руку Шмидхена.
Не успел Шмидхен-Буйкис уйти, как Дзержинский вызвал к себе Петерса.
— Не нашли Бредиса?
— В Москве он проживает по Ермоласвскому переулку, дом четыре, квартира семь. Мы там побывали, произвели обыск, но ничего подозрительного не
— А Бирзе еще не пойман?
— Как сквозь землю провалился. Вы уже доложили Тракману, что их ведущий сотрудник состоял в контрреволюционной организации? — поинтересовался Петерс.
— Зачем? Мы его тут же вспугнем. Он, кажется, с Синицыным-работал в связке?
Петерс кивнул.
— За Синицыным установлено наблюдение?
— Пока нет. Людей не хватает, Феликс Эдмундович. Некоторые сотрудники по суткам не выходят из кабинетов.
Сам Петерс уже третью ночь ночевал у себя на кожаном диване, отводя для сна всего четыре часа. Количество арестованных росло, допросы начинались с семи утра и продолжались до двух-трех часов ночи. Важно было срочно собрать всю информацию о «Союзе» Савинкова, установить явки и фамилии активных участников в других городах, поэтому все силы были брошены на ликвидацию этой подпольной организации, которая крепко пустила свои корни в воинских полках, округах, штабах, отрядах и даже в военной разведке Троцкого. Бирзе фактически считался заместителем Тракмана по немецкому контршпионажу, а Бредис работал под его началом.
— Я знаю, нелегко. — Дзержинский нахмурился. — Но Бирзе мы должны взять. Слишком важная фигура. И я уверен, что от него ниточка поведет непосредственно к Лорану, Всргемону, Лаверню и Грснару. А без Бирзе мы их и пальцем тронуть не можем.
— Кроме Лорана, — напомнил Петерс.
— Если он вообще в Москве или Петрограде, — вздохнул Дзержинский. — Уверенности такой у нас нет. — Феликс Эдмундович бросил Петерсу письмо, присланное из Парижа. — Написано неделю назад. Почерк Лорана. Рассказывает о событиях недельной давности, происшедших в Париже, поэтому заподозрить его в том, что письма были написаны заранее, довольно трудно, — сказал Дзержинский.
— А что, если посылает отсюда? — предположил Петерс. — И по этим же срочным каналам переправляет сюда, специально подсовывая нам, чтобы мы не волновались и не тревожились на его счет. Но вам сегодня нужен Бредис, а не Лоран?
— Бредис пока нужнее, — кивнул Феликс Эдмундович.
Капитан Брауде, прошерстив списки жильцов злополучной четырнадцатой квартиры, узнал, что того бородача с бледным лицом в гимназической шинели зовут Семен Головачев. Павел не сомневался, что Головачев один из активнейших агентов Каламатиано и мешкать тут нечего: бородача-гимназиста надо взять, перевербовать, и тогда Военкон-троль будет получать информацию прямо из логова врага.
Брауде заготовил ордер на арест Головачева и зашел подписать его у Тракмана, заодно поделившись с ним своим блестящим, как ему показалось, планом.
— А почему вы думаете, что этого Головачева удастся перевербовать? — осторожно спросил Трак-ман.
— Я его видел, этого интеллигентишку-гимназиста! Лицо бледное, борода клином, глаза так и бегают, точно кур воровал! Прижмем с Синицыным, и будет как миленький работать!
— Как его зовут? — переспросил Тракман.
— Семен Василич! Ему лет тридцать, не больше. Сопляк-недоучка!