Первый Том. Грешник в Аду или попаданец в заднице
Шрифт:
– Живой явился в объятия Смерти – слова чародейки.
– Живой, Смерть принимает тебя – слова безымянного.
– Смерть нарекает тебя хранителем усопших – слова рыцаря.
– Хранитель алтаря, усопшие приветствуют тебя, живой слуга на страже царства мертвых! – сказали хором.
Безымянный рассек запястье, вскрыл парню вены. Потекла кровь, первая капля устремилась к алтарю. Михаилу показалось, что время застыло, капля его крови зависла в воздухе, мир утратил все цвета, лишь кровь осталась насыщенно красной, и пурпур продолжал
– Abys-sus-s abys-sum invocat-t s-s-s…
И время возобновило свой ход. Капля упала на алтарь и вспенилась, вздыбилась, вскипела, как вода на раскаленном камне: «П-ш-ш-ш!». Испарилась.
Скелеты отпрянули и стали восклицать:
– Оскверненный… – слово чародейки.
– Испорченный… – слово безымянного.
– Нежеланный… – слово рыцаря.
И с потолка тоже донеслось слово:
– Veto[2].
Скелеты вздрогнули, их затрясло, словно эпилептиков во время припадка. Сотрясаясь, они фанатично шептали, вскрикивали и повторяли:
– Vastum[3]… custodem mortuorum…Custod… m… mortu… or…um… Veto… Cust… dem… mor… tuor…
Михаил смог дышать, почувствовал, что волен двигаться. Но был растерян и не мог сообразить, куда бежать, что делать.
Дрожащие скелеты взлетели. Из черепов на груди статуи вырвался столб дыма и закружился словно ураган. Он затянул в себя мертвецов, захватил все кости, что лежали в чертоге, и в том числе расколотый череп лича, но исключая косточки Ристо. Скелеты, кружась в черно-пурпурном урагане, распадались. Утробный рокот распространялся по чертогу. Руны светились и переливались, трещали, между ними мелькали электрические разряды.
«Ту-дум!» – земля сотряслась, и с потолка посыпался песок, а в след за ним и каменная крошка. «Ба-бах» – пурпурная молния ударила из глаз гигантской птицы по урагану. По рунам проскочил разряд «ба-бах и бах!» молнии метались во все стороны.
Парень упал, подполз к алтарю, прижался к нему спиной.
Кости в урагане приобретали форму, коронованный череп срастался, бриллианты в его короне загорались и снова гасли. Но кости вдруг вновь разбились, потеряли форму и начали собираться заново.
«Ба-бах! Ту-дум!» – удар пурпурной молнии обрушил стену, за ней сплошная чернота. Чернота открытого прохода. Михаил увидел выход и не раздумывая ринулся вперед, не рискнул приближаться к урагану, он пробежал половину лестницы, сделал подкат и спрыгнул, а за его спиной мелькнула вспышка, прогремел гром, вперед подталкивая парня, он пролетел не менее двух метров, упал, но нашел силы встать и бежать дальше. Со всей доступной ему прытью бросился в разлом.
Герой исчез во тьме...
В чертоге бога смерти, объятый черным и пурпурным племенем, расправил плечи-черепа костяной безголовый голем. Череп лича, криво сплавленный золотом короны, находится на месте сердца, единственная рука торчит из живота и помогает
Нелепый голем, шаркая костями по полу, повертелся, осмотрелся, увидел дыру в стене, направил взгляд черепов на потолок над ней и клацнул челюстями. «Бум!» – потолок обрушился, завалив расщелину. А черепа обратили свои взоры на парадный вход, там замерли пантомы. Голем направил на них крыло-коготь, на одном из суставов, как перстень на пальце, блестит сорванный с короны лича бриллиант. Белизна бриллианта вспыхнула пурпуром, взвыл воздух «ву-у-ух!» невидимые чары разнеслись по коридору. Пантомы словно песочные фигуры развеялись по ветру.
Голем обернулся к пьедесталу, статуя вновь сокрыта во тьме, но череп безошибочно направил взгляд в лицо Бога Смерти, и замер, недвижим, ждет новых приказаний, но их нет. Смерть отвернулся, Он презирает нежить, а от живых ждет трепетного поклонения – Memento Mori[4]. Пурпурный огонь погас и рунный свет померк, чертог погрузился во мрак.
[1]Custodem mortuorum – лат. Хранитель усопших.
[2]Veto – лат. Запрещаю.
[3]Vastum – лат. Неугодный.
[4]Memento Mori – лат. Помни о смерти.
Глава 13. Позор, какой позор!
Огонь зажжен в ладони, запястье перемотано лоскутком мантии. Михаил попал из одного чертога в другой. Этот заполнен, скользящими по стенам и полу, живыми тенями. Но тени не нападают, лишь мелькают то тут, то там, проскакивают мимо и на пути у парня расступаются почти почтительно.
– Вот так вот! Разошлись живо, босс идет! – гадко лыбился Мишаня – Прочь проклятые, освободить дорогу оскверненному! – и уничижительно пробурчал – Что бы это не значило…
Он достиг выхода из чертога, но в коридоре темнота, которую свет пламени не может рассеять. В той темноте раскрываются и закрываются тысячи красных глаз. В их взгляде безразличие и скука, глаза посмотрят на Михаила, лениво разомкнув сонные веки и тут же их сомкнут, но рядом с закрывшимися глазами, открываются новые. Парень, прошедший три шага остановился, не решился продолжать путь по тому коридор, вернулся в чертог искать другой проход.
Он шел по залу, вдоль стен стояли покрытые сплошным текстом каменные плиты – стелы,[1] записи на них почти неразличимы, но если приглядеться…
Едва-едва парень проявил интерес к тексту, как одна из теней запрыгнула на стелу и, разорвавшись на мелкие кусочки, расползлась по записям, перекрывая все потертости, пустоты и принимая формы букв. Весь текст стал четким и понятным. Мишаня прочитал:
«Если кто-нибудь купит или возьмет на хранение серебро или золото, или раба, или рабыню, или вола, или овцу, или что бы то ни было из руки сына свободного или из руки чьего-нибудь раба без свидетелей и письменного договора, то этого человека, как вора, должно предать смерти».