Первый узбек
Шрифт:
Несколько лет назад мне удалось с помощью золота и обещаний всяческих земных благ, которые они получат, уговорить двух османских купцов вызнать секреты печатного мастерства, но купцы не вернулись. Я думаю, что их тела давно склевали вороны. Возможно, они втихомолку смеются над незадачливым и до глупости щедрым ханом всех узбеков. При входе в библиотеку я поклонился поясным поклоном Джалил-аке, спросил о его здоровье, здоровье семьи, детей, внуков, племянников и племянниц. Я бы спросил и о здоровье его кошки, если бы таковая у него имелась. Но Джалил-ака не любил кошек, говорил, что они могут испортить книгу, а для него это хуже смерти.
– Какие у нас новости, многоуважаемый Джалил-ака? Есть ли новые приобретения? Если есть, то откуда прибыли и сколько они нам стоили? – Я постарался,
– Есть, великий хан, как не быть, – кланяясь и прижимая руки к груди, ответил знаменитый на всю Бухару китобдар. – Есть книга, которая вам может понравиться. Давно ходили слухи о том, что после Захириддина Бабура, мир праху его, остались собственноручные его записи о жизни и деятельности. Много раз я пытался заполучить их, но ничего не получалось. Я заказывал всем купцам, следующим в Хиндустан, и вот, наконец, на прошлой неделе караван, прибывший оттуда, привёз эту драгоценную вещь. Я сам ещё не читал, только полюбовался переплётом и миниатюрами. Я оставил книгу для вашего драгоценного внимания. Стоила она тридцать полных золотых таньга. Я считаю, что это не очень дорого.
Я взял книгу в руки. Слегка коснулся пальцами переплёта из сафьяна оранжево-красного цвета, с оттиснутыми золотом буквами «Вакиат-и Бабури». «Записки Бабура»! На первой странице – портрет самого Бабура. Красивый был мужчина, жён у него было много и детей. Наследники его прославили! Конечно, можно было бы попросить эту книгу у падишаха Акбара, но зачем лишний раз просить и быть ему чем-то обязанным, когда можно обойтись без этого.
– Джалил-ака, ходят слухи, что дочь великого султана Бабура, Гульбадан-бегим, тоже пишет книги? – Меня очень радовало то, что женщина может не только читать, но и писать привлекательные для окружающих сочинения. Наши женщины получают ограниченное образование. Оно сводится к умению вести домашнее хозяйство или к способностям заниматься искусной вышивкой.
– Да, великий хан, она написала книгу о своём брате, назвав «Хумаюн-наме». Я её ищу и думаю, что с помощью Всевышнего она скоро окажется в вашей библиотеке.
– Уважаемый Джалил-ака, доставьте мне книгу в опочивальню и пришлите чтеца. Сегодня вечером я хочу узнать, что писал наш предок о своей жизни.
– Великий хан, дозвольте мне самому почитать вам книгу, для меня это будет большая честь. – Я понял, что китобдару не терпится засунуть свой нос в эту драгоценную книгу. Конечно, для него это действительно безмерная честь. Я посмотрел на Зульфикара, который незаметно кивнул. Сегодня нас ждёт пир после пира – на этот раз пир духовный, более прекрасный, чем пир телесный.
Время дневной молитвы прошло, когда мы отправились к Ахмад-Касыму, оружейнику. От него и работы его подмастерьев зависит обеспечение нукеров оружием. Не таким, каким хвастают беки на пирах: с золотыми ножнами, эфесами, покрытыми драгоценными камнями. Обыкновенными саблями, мечами, луками, копьями, пиками, секирами, кинжалами и зульфикарами. Кроме того, надо позаботиться и об огнестрельном оружии, порохе, пулях, пушках, ядрах. Проверить лишний раз никогда не мешает.
Я довольно хорошо разбираюсь в оружии. Знаю разные способы закалки лезвия, но никогда не пробовал делать это сам – мои учителя и воспитатели считали, что даже находиться рядом с кузницей для ханзаде неприлично. Не говоря уже о том, чтобы самому взяться за меха или молот, подойти к наковальне и со щипцами в руках помогать оружейнику. В бою оружие лишним не бывает, струсит молодой воин, уронит в беспамятстве саблю на землю, потом ищи-свищи, куда он её от смертного ужаса забросил. И не всякий воин может правильно заточить лезвие, этому тоже надо учить молодых и неопытных джигитов. Оружейный двор находится на окраине Бухары за крепкими стенами под охраной нукеров.
Я стоял в раздумье – приказать взять коней на конюшне или пойти пешком. Попутно пройти по базару, послушать, прочитали ли фирман о налогах и что бухарцы говорят об этом. Пока я, опустив глаза, пересчитывал кирпичи, замостившие двор Арка, Зульфикар отдал необходимые
Я никогда не мог понять, почему Зульфикар одних берёт в сотню сразу, а других долго проверяет, а потом отправляет к воинам-конникам или к эшиг-ага-баши, чтобы они стали чухара. Он как-то объяснил: «Я его не вижу», что меня удивило, но спорить я не стал. Стоящих поодаль молодых людей трудно было выделить из окружающей нас толпы, туда-сюда снующей по двору Арка. И я никогда не слышал их голосов. Зульфикар же объяснил: воин, без дела сотрясающий воздух своими речами, – уже не воин. В руках одного из них были такой же неприметный чекмень и сабля, другой продолжал спокойно, но внимательно смотреть по сторонам, не зыркая усиленно, а просто разглядывая всё, что попадало ему на глаза.
Если мы пойдём скорым шагом, то успеем не только в оружейный двор, но и на пир вовремя придём. Я не беспокоился о том, что бекам придётся долго ждать меня, но это вызовет ненужные разговоры, а мне не хотелось, чтобы кто-то раньше времени заподозрил, что я без сопро вождения огромной свиты гуляю по базару как простой ремесленник.
Бухарский базар был моей гордостью – это был первый крытый рынок, построенный в Мавераннахре. Он был похож на множество тюбетеек, поставленных в несколько рядов, очень удобный, тёплый зимой и прохладный летом. А это всё Али – увидел такие сооружения у осман и предложил построить. На базаре в любой день, даже вечером и ранним утром было не протолкнуться. Народ валил на базар валом, не только для того, чтобы что-то купить. На базаре можно встретить знакомых, узнать новости, посплетничать, а то и в баню сходить. Несмотря на послеполуденное время, базар бурлил от несметного числа людей – все обсуждали фирман. Я не боялся, что меня кто-то узнает, в такой толчее легко затеряться, да и мало ли стариков в серых чекменях бродят в поисках новостей.
Вот трое купцов, каждый на пороге своей лавки, переговариваются через дорогу:
– Уважаемый Юсуф-ака, что вы думаете об указе нашего благословенного хана? – говоривший был явно не бедный человек, одет в добротный халат и подпоясан новым цветастым шёлковым платком. Лицо его было круглым и красным, редкая бородка едва закрывала пунцовые щёки, и оставляла открытыми мягкие, неряшливо шлёпающие губы.
– Что думаю, милейший Карим-джан? Думаю, что если чиновники выполнят всё, что написано в указе, то я наконец-то смогу женить своего младшего сына и взять хорошее приданое. Но они-то нашему хану, да благословит его Аллах, глаза опять замажут своими россказнями о том, что ремесленники налоги не платят и мор напал на всех купцов. Тогда всё останется по-старому. – Пожилой купец угрюмо разводил руками, стараясь не упустить взглядом проходивших мимо людей. А вдруг кто-то зайдёт в лавку и начнёт прицениваться к его товару – недорогим пёстрым тканям. Жизнь оставила на нём явные отпечатки своего присутствия в виде глубоких морщин, прорезающих старое лицо в разных направлениях.
– Нет, не будет этого, – возразил третий участник разговора, одетый беднее, но выглядевший моложе. Несмотря на молодость, более недоверчивый. – Всё это враки, не верю я этому указу! Вот уви дите, завтра другой выйдет, который отменит сегодняшний, и плакала ваша свадьба, дорогой Юсуф-ака.
Купец Юсуф при этих словах невольно втянул голову в плечи и постарался сделать вид, что он в опасном разговоре не участвует, никакого отношения к нему не имеет. И его интересуют одни покупатели и люди, проходящие туда-сюда мимо его лавки. Торговец Карим тоже постарался сделать вид, что занят покупателем. Упитанный мужчина в справном халате по неосторожности остановился около его дукана. Купец вцепился в рукав прохожего, словно готов был оторвать: