Первый выстрел

Тушкан Георгий Павлович

— Так что же ты на меня, старую женщину, нападаешь? Ты бы на Наполеона и нападал!

— А что? И нападу! — запальчиво крикнул Юра.

— Ну, если так… хватит! — Бабушка положила на стол «Задушевное слово». — Вот я тебе специально испеку пирожное наполеон, ты его и уничтожай на здоровье.

Юра негодующе мотнул головой. Как взрослый человек может так шутить!..

— Хочешь надеть мои очки?

В очках Юре всегда казалось, будто он взрослее, и он охотно надевал их. Но на этот раз он подбежал к бабушке, крикнул:

— Ты не патриотка! — и убежал в столовую, оттуда в кухню,

в сени, на крыльцо…

Ветра не было. Густой пушистый снег мягко сыпался с неба.

«Что же это делается? — думал с негодованием Юра. — Французы поставили лошадей в кремлевские соборы. Французы грабят, убивают. Там, в партизанских отрядах, воюют женщины, мальчики, а здесь… здесь даже взрослые ведут себя так, будто им нет никакого дела до войны с Наполеоном. Папа, конечно, очень занят. А дядя Яша? Неужели ему важнее управлять молочной фермой училища, чем воевать с французами? Эх, собрал бы он учеников, вооружил их и повел на войну. И захватил Наполеона в плен! А я бы стал разведчиком у дяди. Ведь я пролезу там, где взрослым ни за что не пробраться. Лазал же я по водосточной трубе на крышу школы, через все три этажа, а оттуда через маленькое окошечко на чердак, где висят связанные в пучки маковые головки с опытных посевов. Вкусный мак…»

Юра стоял на открытом низеньком кухонном крыльце, выходившем во двор. Справа высилось трехэтажное здание училища. Слева впереди вытянулся учебный коровник. Вот тут они и боролись с Колей Берсеневым, теперешним героем.

Снежинки таяли на лице, на руках и на голых коленках. Юра старался унять дрожь — он должен закаляться!

Распахнулись ворота коровника. На двор веселой гурьбой выбежали учащиеся, будущие агрономы. Они толкали друг друга в сугробы, бросались снежками, хохотали.

«А в это время, — укоризненно подумал Юра, — малолетки воюют с захватчиками!»

Когда ученики проходили мимо, Юра крикнул, и голос его звенел от ярости:

— Изменники!

— Ты чего кипятишься, герой? — спросил, остановившись, высокий кудрявый юноша, в форменной тужурке с кантами, ладно сидевшей на нем, вполне пригодный для службы в ополчении.

— Все патриоты, стар и млад, воюют, а вы? Трусы!

— Воюют?.. Хлопцы, война!..

— Эй, Юра, это тебе отец сказал?

— Все газеты об этом пишут! Отечественная война. С Наполеоном!

— Эка, хватил! Да ты знаешь, какой нынче год? Сам воюй! — крикнул в ответ один из учеников и обидно захохотал.

Юра схватил висевшую на трубе сосульку, швырнул в насмешника и, негодующий, ушел в дом.

Дядя Яша сидел в кабинете Петра Зиновьевича, Юриного отца, за письменным столом. Склонив голову, словно ее оттягивала висевшая в углу рта кривая трубка, и прищурив левый глаз, он быстро писал. Был он нрава веселого, любил пошутить и с Юрой был запанибрата. Худой, с тонким насмешливым лицом и кудрявящейся бородкой, которую он отпустил для солидности, когда старший брат устроил его на должность заведующего молочной фермой, дядя Яша был одет в свою неизменную студенческую тужурку. Юра слышал, что его исключили из университета «за политику». Он был бабушкиным любимцем, и она часто плакала из-за него, из-за этой «политики». Несколько раз Юра пытался узнать, кто такая «политика», но все

сердились, отмахивались: «Не задавай глупых вопросов, не вмешивайся в разговоры взрослых…»

— Дядя, какой сейчас год?

— Год? — не оборачиваясь, спросил дядя Яша. — Год разгула черной реакции. Или, скажем, двенадцатый, по обычному исчислению.

— А почему ты не патриот?

— Я? Не патриот? Что за чепуха! А кто тебе это сказал?

Дядя положил ручку и, выпустив облако дыма, осторожно вынул трубку изо рта.

— Тот, кто в силах держать оружие, но не выполняет своего священного долга перед родиной, — тот не патриот! — Эту фразу Юра хорошо запомнил из вчерашнего бабушкиного чтения. — Так сказал Кутузов. А ты, вместо того чтобы идти воевать с Наполеоном, прячешься дома!

— С Наполеоном? — Дядя хмыкнул, быстро сунул трубку в рот, хитровато посмотрел на Юру и сказал: — Понимаешь ли… я опоздал родиться.

Юра долго раздумывал и наконец сказал:

— Неправда, ты ведь взрослый, даже борода… Я на твоем месте обязательно пошел бы на войну. Я уеду… еще раньше тебя.

Дядя изумленно уставился на Юру, потом подмигнул и почему-то шепотом спросил:

— Допустим, тебе удалось бы тайком от мамы удрать на войну. А что бы ты там делал?

— Как — что? Избавил бы Русь от супостата! — прокричал Юра.

— Э, да ты герой хоть куда! Только запомни, герой. Если действуют скрытно, то не кричат об этом, не разглашают своих замыслов. Разве ты не знаешь, что каждая воюющая страна засылает в другую своих тайных разведчиков, чтобы выведать военные секреты противника? — И он боязливо оглянулся.

— Конечно, знаю. Фигнер, например, поскакал…

— А если у Наполеона даже здесь, — шепотом продолжал дядя, — есть свои тайные агенты? А? Вот то-то и оно! А сейчас уходи! Видишь, пишу Кутузову.

— Чтобы Кутузов прислал оружие для отряда, которым ты будешь командовать?

— Тссс!.. — Дядя прижал палец к губам и показал глазами на дверь. — От оружия я бы не отказался.

— Тссс!.. — повторил Юра и тоже прижал палец к губам.

Дядя заговорщически еще раз подмигнул и шепнул:

— С богом!

3

В тот день за обедом Юра удивил всех своим аппетитом. Он дважды попросил еще. Мама ставила его в пример, бабушка хвалила. А Нина, двенадцатилетняя двоюродная сестра, розовощекая толстушка, как ни торопилась, но не поспевала за ним, только и могла с полным ртом обозвать его «обжорой», «удавом» и наконец объявила:

— Юрка сейчас лопнет!

Четырехлетняя Оксана, похожая на деревянную матрешку, застыла с ложкой во рту и вытаращила на брата глаза, боясь прозевать, когда он начнет лопаться.

Толстушка Нина, дочка маминой сестры, тети Гали, жила и училась в Полтаве. Обычно Нина приезжала к Сагайдакам только на лето и на праздники. Но недавно она болела скарлатиной и теперь вместе со своей мамой приехала на поправку. И куда ей еще поправляться?! Она уже была во втором классе гимназии и поэтому разговаривала с двоюродным братом, как взрослая. Обычно Юру это выводило из себя, а на этот раз он только усмехнулся про себя: как эта пампушка будет завидовать, когда он явится с войны!