Первый закат

Уильям Марч

Доктор Эрлих шепнул мальчику:

– Видишь, я был прав.

Он поднял плечи в насмешливом отчаянии, и опять иронично покачал головой:

– Сдаюсь. Я никогда в жизни не узнаю имени этого господина.

Мальчик сделал шаг вперед, обернулся и посмотрел на доктора через плечо. Он таинственно подмигнул и надул губы, будто хотел сказать: "Подождите! Посмотрите, как я выведаю его имя!"

Он подошел к соседу с протянутой рукой:

– Как дела, мистер

Лук, - сказал он серьезно.
– Рад видеть вас.

У фермера отвисла челюсть от удивления, и он отшатнулся так быстро, что чуть не уронил хомут с плеч.

– Послушай, сынок!
– стал трепливо объяснять он.
– "Лук" - это не мое имя. Лук - это овощ, который я выращиваю, чтобы заработать себе на жизнь. А зовут меня Барбер, как миссис Эмма только что сказала тебе.

Он опечаленно покачал головой и обратился к доктору Эрлиху:

– Малыши теперь такие начитанные. Мы их и не видели столько книг, когда были пацанами. Только они совсем не поумнели, правда, доктор?

Альберт и старый доктор расхохотались, охватив руками друг друга. Альберт Эрлих и миссис Лэнгкейбл у ворот провожали взглядами отъезжавшую по сельской дороге машину. Миссис Иванс вела медленно, избегая рытвин.

– Пока вы гуляли, Эмма рассказала мне всё о докторе Эрлихе. Ты еще маленький, и можешь этого не понять, но он один из самых знаменитых людей во всём мире. Запомни навсегда этот день, Альберт, и когда-нибудь ты сам расскажешь своему сынишке, что встретился с этим человеком.

Она зевнула, усталая от визита и мечтая поскорей оказаться у себя дома.

– Как чудно мы провели время в гостях, сегодня. Ты согласен?

– Да мама.

Краски неба бледнели, и скоро опять станет темно. По обочине дороги тянулись заросли ежевики и дикой бамии. Проснувшиеся полуночники с тонким писком рассекали воздух, как привидения. Всё было безмятежным и мирным, только стрекотали сверчки и сновали в зарослях какие-то мелкие зверушки.

Мальчик откинулся на сидении и следил за клубами рыжей пыли, поднимавшейся перед машиной и плывшей длинными полосами вдоль полей к закатному небу. Из ума его не выходила история, которую рассказал доктор Эрлих. Он ощутил, что испытывает к старому доктору странную привязанность, которой не испытывал никогда прежде. Не такую как любовь к матери или отцу, и даже не то чувство как к мистеру Вернону Бейкеру, который брал его покататься в повозке, но что-то совсем иное, гораздо глубже как некая на кого не обращенная страсть.

Думая обо всём этом, он вдруг распрямился, у него перехватило дыхание, а глаза расширились от удивления. Ему

показалось, что в этот миг он наткнулся на что-то необычайно важное. Он вытянул ноги и посмотрел на них, потом с любопытством посмотрел на свои руки, будто никогда не видел их прежде. Вдруг он высунулся из машины и попытался схватить руками оседающую пыль. "Коснись меня, Сурд!
– еле слышно произнес он.
– Сделай меня одним из своих детей!" Взгляд его полузакрытых глаз был, как и у доктора Эрлиха, дальний и отстраненный, а губы его поднялись с особенным насмешливым выражением, которое он видел на лице старого доктора.

Мама, заметив, чем он занимается, быстро одернула его резким испуганным тоном:

– Отодвинься назад, Альберт! Ты поранишься! Веди себя осторожно!

Потом она облегченно засмеялась:

– Боже правый! Что за мальчишка! Вечно попадает в какие-то истории!

Мальчик откинулся на сидении, вытянув напряженные ноги, но взгляд его был далек, а мысли унеслись еще дальше. Никогда раньше он не думал о себе как о чем-то отдельном от отца и матери, не мыслил своего существования вне их, вне созданного ими защищенного круга, но теперь он ощутил, что существует и сам по себе. Он был отдельным человеком, он был собой, частью времени и пространства, как все другие люди. Живым звеном, соединявшим тех, кто жили до него, с теми, кто будет населять землю через многие годы после того, как он тоже умрет со всеми своими привязанностями и обязательствами, которые неизменно создает такое сродство. Он был всеми ими и при этом отдельным от других. Он был только собой, Альбертом Ивансом, со всеми решениями и суждениями, за которые будет отвечать только он один.

Он повернул голову и вновь взглянул на покрытые тенью поля, на красную дорожную пыль и на бледнеющий закат. Тогда он внезапно распрямил колени и чуть нагнулся вперед:

– Коснись меня! Коснись меня!
– упрямо повторял он.
– Коснись меня! Сделай меня одним из твоих детей!

– -------------

Перев е л с английского Самуил Черфас

William March. The First Sunset