Пес, который говорил с богами
Шрифт:
Клетка пса представляла собой переносную камеру интенсивной терапии. Передняя стенка была из плексигласа, а пес лежал на пластиковой подстилке с подогревом. Подстилка была вся в моче, жидких фекалиях и рвотных массах. К горлу Элизабет подкатил ком, но затем она решилась.
Что же случилось с собакой? — думала она. Какие опыты могли привести ее в такое состояние? На нее же невозможно смотреть. Элизабет была возмущена, но вместо жалости чувствовала отвращение. Она мыла клетку и прислушивалась к разговору мужчин за спиной, пытаясь понять, как пес оказался в таком
Севилл поднялся с колен.
— Принеси мне нормосол Р, Том, и трубку второго размера.
— Хорошо. Что-нибудь еще?
— Да, еще шприц на 35, или нет, лучше на 60 кубиков с иглой номер 18.
Краем глаза Элизабет видела, как молодой человек вышел из комнаты. Доктор остался. Он достал из кармана маленький шприц, снял зубами колпачок и ввел иглу в бедро собаки. Потом закрыл шприц и убрал его обратно в карман. Теперь пес боролся активнее, и человек прижал коленом забинтованную шею пса, чтобы удержать его на полу.
— Ты закончила? — спросил он Элизабет.
— Думаю, да. — Она пожала плечами. — Может, не идеально, потому что… — Она смешалась и умолкла, чувствуя себя глупо.
— Подойди сюда.
Она нерешительно двинулась, боясь сделать что-нибудь неправильно и рассердить мужчину. Собака отвратительно извивалась, и Элизабет остановилась.
— Ближе, — позвал он ее, одной рукой поглаживая пса по голове, а другой схватив за морду. — Подержи ему голову, вот так. Держи голову.
Скривившись, Элизабет повторила его движение, удерживая голову собаки и отстранясь от нее как можно дальше.
— Господи, — выдохнула она, — какая гадость.
Мужчина достал маленькие ножницы и быстро срезал грязную повязку с собачьей шеи. Кожа под бинтом была содрана, из раны сочилось.
Элизабет уставилась на пса. Он задрожал и отчаянно задергался. Возможно, ему было холодно на полу, или, скорее всего, подумала Элизабет, он до ужаса боялся ее и доктора. Она терялась в догадках, кто мог сотворить такое с собакой — может, именно этот человек? Он выглядит довольно противным, думала она. Доктор бинтовал шею пса, прижав его коленом к полу.
Голова животного все это время была повернута в сторону. Элизабет наклонилась, пытаясь разглядеть морду собаки и не помешать доктору. Пес, придавленный к полу мужским коленом, поднял на нее глаза. Они смотрели друг на друга.
— Ого.
Она прошептала это так тихо, что мужчина ее не услышал. Глаза у собаки были маленькие, насыщенного золотисто-коричневого цвета, с черным ободком и мягкими лучистыми зрачками. Глаза впились в нее — совсем не похожие на человеческие, но она увидела в них что-то очень личное, чего никак не ожидала встретить у животного.
Пес смотрел на нее, и ей захотелось узнать, что он о ней думает. Что он увидел в ее глазах? Она отвела взгляд первой.
В доме у нее никогда не было животных, поэтому она не знала, как с ними обращаться. Много лет отец категорически отказывал ей, когда она просила завести котенка или щенка. Он не хотел об этом даже говорить. Его непреклонность казалась странной — обычно он ничего ей не запрещал. Элизабет решила подождать,
По иронии судьбы Элизабет чаще всего встречала собак в кардиологической лаборатории отца. Но он не разрешал ей играть с ними. Для него собаки были всего лишь механизмами, требующими изучения, объектами, на которых можно испытывать новые интересные методики. В результате чаще всего она видела не собаку, а неподвижное, задрапированное тело с зияющей, пульсирующей раной, в кровавых тампонах, со свисающими по краям зажимами, — оно лишь отдаленно напоминало очертаниями собаку. Иногда высовывались лапы, привязанные к V-образному столу. Иногда, заглядывая в отцовскую лабораторию, она видела и других собак. Те лежали в стальных клетках, помеченных датами операций и процедур; собаки смотрели на нее безразличными и мутными от страданий глазами.
Вот почему она стала хендлером. То был шанс быть рядом с собаками, заботиться о них и гладить их по голове, не чувствуя на себе тяжелого взгляда отца.
— У него есть имя? — спросила она врача, когда он закончил накладывать повязку и знаком велел отпустить голову пса. Элизабет понимала, что глупо спрашивать об этом у исследователя, и сама удивилась собственной дерзости.
— Имя? — Казалось, его позабавил ее вопрос. — Хм.
— Спроси у Виктора Хоффмана, это его песик, — криво усмехнулся он.
Том вернулся в комнату, держа в одной руке банку с раствором, в другой — большой шприц. Элизабет отошла в сторону, пока что не желая уходить. Непонятно зачем, но ей хотелось узнать, что они собираются делать с этой собакой, у которой такие странные, выразительные глаза. Она видела, как Том наполнил шприц раствором, передал его доктору, а сам крепко держал собаку, пока Севилл вводил жидкость под кожу. Эту операцию они проделали несколько раз.
Затем положили пса обратно в бокс реанимации, собрали инструменты и ушли, не сказав ей ни слова.
В полной тишине она пристально разглядывала пса в металлической клетке. Он лежал на боку, как его оставили люди, и смотрел на нее. Слишком слабый, чтобы даже голову поднять. Сначала ей показалось, что в его взгляде сквозит жестокость, но потом она поняла, что это всего лишь равнодушие. Другие подопытные собаки всегда стремились привлечь ее внимание. Бешено виляли хвостами, глаза их светились обожанием, они хотели общаться с ней, и было видно, что им скучно. А этот пес к ней ничего не чувствовал. Она не понимала, способен ли он вообще кого-нибудь полюбить. На вид такой свирепый, дикий — короткие заостренные уши, широкая пасть. И невозможно худой. В контрасте с угрожающей внешностью его беспомощность казалась особенно трогательной.