Пес, миллионер и прочие неприятности
Шрифт:
– Мог бы и про письмена что-нибудь сказать, – пробурчала я, сделав глоток.
Вопрос, тем не менее, оставался открытым: кто он и откуда узнал обо мне и имеющихся у меня данных?
А может, он заметил, что я рыскаю вокруг дома погибшего, и решил таким образом подсобить? Это было куда больше похоже на правду, все-таки узнать о бумажнике не мог никто, то, что я тогда нашла его – большая случайность. Ведь если бы Джек не запутался в кустах, я бы там вообще не оказалась, и в тот момент, когда бумажник летел вниз, мы бы уже подходили
Витя, если его кинул он, наверняка сделал это не просто так. Он хотел спрятать таким образом записку, вытащил из кошелька все деньги и документы, положил их на полку, где мы с его мамой все и нашли, а сам кошелек с клочком бумаги выкинул из окна.
В тот момент на улице никого не было, по крайней мере так он мог подумать, потому что мы с Джеком сидели в кустах, и видеть нас парень не мог. Вопрос: зачем он вообще выбросил его? Почему не спрятал? Скорее всего, это был импульсивный поступок.
Что, если к нему кто-то пришел? Можно было сжечь записку. Мог он не успевать сделать это? С другой стороны, запомнить данные с листка труда не составляет, так что сохранять его для потомков – занятие весьма странное. Но если я права, и Витя хотел сохранить листок, значит, что-то в нем есть. И не только значение написанного важно.
Я снова уставилась на клочок: это был неровный кусок тетрадного листа в клетку. Написан текст обычной синей шариковой ручкой, почерк корявенький, мужской. На этом мои мысли относительно обрывка кончались.
А что, если это было послание для кого-то? Например, Витя сбросил вниз кошелек, а кто-то должен был его подобрать и найти листок. Конечно, притянуто за уши, найти кошелек могли и дворники, и кто-то еще, как это и случилось. Но опять же, если ему приходилось действовать в экстренной ситуации, он мог пойти и на такую меру.
Возможно, боялся, и было от чего, раз вскоре погиб. Могли ли его убить из-за данных на этом листке? Я снова уставилась на клочок. Выглядело все это более, чем сомнительно, однако я чувствовала, что нащупала нить, которую можно потянуть. Что-то за этим всем стояло. Пока я не знала что, но вознамерилась узнать.
И для начала в три часа я решила быть в гостинице «Космос», чтобы посмотреть на этого Марата Асадова. Витю он явно интересовал, раз уж парень записал данные на бумажке, вот и мы поинтересуемся, что к чему. Раскрываться я не планировала, только посмотреть обстановку. Даже смешно, что это я всерьёз думала, потому что в итоге вышло у меня все опять через одно место.
Допив кофе, я слезла с подоконника и уселась за ноутбук, но написать ничего не успела, потому что раздался звонок в дверь. Ужасно разволновавшись, я немного пометалась в просторах кухни, но потом рванула в прихожую, сунув записку в карман джинсов. За дверью стоял Марик, я явственно выдохнула, потому что успела испугаться.
Открыв, хотела посмотреть строго, но он, увидев меня, тоже выдохнул и выдал:
– Слава Богу, ты жива.
– С чего это мне умирать? –
– Я тебе звонил несколько раз, а ты недоступна.
– Вот оно что, – я, наконец, догадалась, почему сегодня у меня тихий спокойный день, телефон же разрядился, а я забыла об этом. – Я работала. И вообще, откуда такая паника?
Марик тем временем уже прошел в кухню и поставил чайник. Мне стало даже немного обидно: вот я ни к кому так нагло домой не заявляюсь и не распоряжаюсь хозяйством. Если уж так хочется, то лучше бы полы подмел.
– Я думал, может, это из-за Антиквара.
Я только глаза закатила.
– Тебя послушать, так Сева маньяк-убийца.
– Он опасный человек.
– Если тебе станет легче, – высказалась я, – я решила не связываться с ним.
– Правда? – обрадовался Марик и добавил подозрительно. – Он тебя бросил?
Я позволила себе обидеться.
– Почему это он меня должен бросить?
Марик смущенно кашлянул.
– Ну знаешь, как это бывает, поматросил и бросил.
– Это у тебя так бывает, и у таких дур, которые не могут приличного мужика отличить от обычного дамского угодника.
– Да чего ты разошлась? – пошел он на попятный. – Я просто спросил.
– В этом все дело, Боб, – трагично сказала я, – не должно быть никаких просто. Нужно думать, что говоришь, а не говорить все, что думаешь.
– Да ты сама так делаешь, – обиделся он.
– Я другое дело, я же женщина, молю что-то себе языком в сторонке, пока мужики с делами разбираются. Кто меня вообще слушает? То ли дело ты, сильный здоровый мужик. Ты Маркеса читаешь?
– Уже, – порадовал он меня.
– И что скажешь?
Марик задумчиво почесал затылок.
– Любят они потра… Совокупляться. И все, главное, друг с другом, как будто больше не с кем.
Я немного поморгала.
– Ну а концовка тебе как? Пергаменты с предсказанием, цикличность мира их семьи, соотношение начала рода и его конца, трагичность и одиночество каждого из них?
Марик хлопал глазами, глядя на меня.
– Ты точно про ту книгу говоришь? – спросил в итоге, я только глаза закатила.
– Вот что, друг мой, так ты далеко не уедешь. То, что ты «Сто лет одиночества» прочитал, это хорошо, почитай еще критику на Маркеса в целом и на эту книгу частности.
Пока Марик пил чай, задумчиво закусывая его сушками и пялясь перед собой, я выписала ему список того, что можно почитать. Зачем я вообще всем этим занимаюсь, я старалась не задумываться. Хотя сделать из кого-то приличного человека – достойное занятие, разве нет? Правда, непонятно, достойного чего и почему.
Пока что мы упорно пытались сдвинуться с ним с точки бандитизма в сторону образованной интеллигенции, наверное, той самой, которую в детстве Марик шугал во дворах.
Отдав ему список, я поинтересовалась: