Песчаные замки

Райс Луанн

Когда дочка настолько опомнилась, что можно было уйти из больницы, все было кончено. Примчавшись в Корк, Хонор узнала, что Джона приговорили к шести годам тюрьмы. «Подумай о девочках!» — кричала она, а он только качал головой, не в силах взглянуть ей в глаза, отвечая: «Именно о них я и думаю. Не хочу, чтобы Реджис давала свидетельские показания».

Она рыдала под его непреклонным взглядом над его упрямством, страстью, яростью, превратившимися в нечто несокрушимое и ужасное, что, как ей казалось, могло уничтожить семью точно так, как и человека,

посмевшего посягнуть на нее. Смотрела, как охранники уводили мужа в камеру и понимала, что привычная жизнь кончена. Она никогда не простит его за то, что он от них отказался.

Теперь, когда она бросала на холст краски, изображая место гибели своей семьи — Баллинкасл в Ирландии, — на нее вихрем нахлынули те же самые чувства. Она писала разрушенный замок, уничтоживший ее семью, и упрямого мужа жестоко и грубо, как камни, служившие материалом для его произведений, и по щекам ее текли слезы.

Закатав рукава, вспотев, перепачкавшись краской, чувствовала, как что-то выливается из глубины души. Живопись вновь принесла несказанное успокоение, в котором она нуждалась больше, чем когда-либо прежде. Утомленная летней жарой, Хонор вымыла кисти, пошла на кухню за стаканом холодного чая.

Потягивая ледяной напиток, уселась за кухонный стол. Девочки разошлись по своим делам. Реджис работала в библиотеке, Агнес делала уборку в монастыре, Сес каталась на велосипеде.

Цветы Джона стояли в вазе посреди стола, голубые лепестки понемногу опадали вместе с кучками золотистой пыльцы. Хонор смотрела на кружки золотой пыли на стекле, не находя в себе сил ее вытереть — она казалась такой же красивой, как сами цветы. Порой долговечные жизненные явления и события трогают душу не больше, чем краткосрочные и погибающие. С такой мыслью она потянулась к своему письменному столу за принесенным Берни письмом.

Она мудро напомнила Хонор ее собственные слова, давно высказанные в письме своей лучшей подруге, сестре любимого мужчины, испытывавшей столь же тяжкие мучения и сомнения. Рисунок на конверте, видимо, набросала сама Берни. Морское чудовище и фамильный крест Келли. Глядя на него, Хонор поняла, что она хотела напомнить об их взаимной связи.

В родной семье редко вспоминали о прошлом. Деды, бабки, родители Хонор жили в постоянном восторге от того, как им повезло, что их предки перебрались в Америку.

«Не оглядывайся назад», — таков был девиз ее отца. Какие бы беды ни вынудили их предшественников покинуть Ирландию, лучше об этом не думать.

Поэтому, познакомившись с Джоном, Берни и Томом, она словно проснулась. Они вместе рыскали по холмам, проникаясь историей.

— Я еду в Ирландию, Берни, и тебя беру с собой, — объявил однажды Том, идя рядом с ней вдоль стены приблизительно через год после находки шкатулки.

— Посмотрим, — попыталась она улыбнуться. Ее сильно влекло в монастырь; Хонор знала, как разрывается Берни при мысли о Томе.

— Трудно представить, что они пережили, — проговорил он. — Англичане смотрели на них, как

на отбросы общества, они умирали с голоду… Уцелевшие стояли в доках Кова, смотрели на своих детей, уплывавших в Америку, зная, что никогда больше их не увидят… Семьи распадались… Представляешь, как бы мы себя чувствовали, расставаясь с детьми?

— У нас нет детей, — возразила Берни с полными слез глазами, думая о людях в доках.

— Будут когда-нибудь, Бернадетта.

Хонор смотрела на Джона, была влюблена в него и знала, что готова умереть, случись с их будущими детьми что-нибудь подобное. Наблюдала, как он на ходу гладит стену ладонью, как бы утешая страдальцев.

— Болезни, голод… — пробормотал он. — Эти стены построили сильные люди.

— Хорошо знавшие свое дело, — добавила Хонор, глядя на стену со вставленным между другими идеально круглым камнем. Как это им удавалось? Каменщики, предки Джона, были в своем роде художниками. Возможно, от них он унаследовал любовь к природным материалам — камню, дереву, льду, воде.

— Кормак скрыл правду об отъезде, — сказал Джон. — А мы должны ее открыть.

— Как это? — спросила Хонор.

— Ты слышала: Том просит Берни ехать с ним в Ирландию. И мы туда когда-нибудь тоже поедем. Представь себе Западный Корк — скалы, морской берег… к северу Кольцо Керри, полуостров Дингл, на западном побережье утесы Моэр до самого Голуэя… Там их из-за Атлантики манила Америка. Ты будешь писать, я что-нибудь поставлю на краю земли, прямо на утесе, обращенном к Америке.

— Салливан завелся, — проворчал Том. — Типично. Хочешь выразить чувства изгнанников и пропавших?

— Чувства тех, кто расстается с одной жизнью, чтобы обрести другую, — уточнил Джон. — Они шли на опасное дело. Почему бы и мне не пойти? — Он обнял Хонор. — Обещай, что поедешь со мной.

— Ни за что не откажусь от такой возможности, — пообещала она, охваченная волнением.

И теперь за кухонным столом Хонор вспоминала момент, когда совершила измену. Не Джону — самой себе. Тогда была влюблена в него, искавшего приключений в каждую секунду жизни. Ей нравилось, что он сочетал искусство с эмоциями, придавал всему значение, создавая фантастические скульптуры, способные вместить в себя всякий смысл, сильно переживал — и рождались бурные произведения.

Хонор нравился риск, на который всегда шел Джон; он волновал, будоражил, но… до определенного дня. Она точно помнит поворотный момент — день рождения Реджис. С появлением дочки на свет Хонор захотелось, чтобы Джон перестал рисковать. С тех пор ее влекло к уединению и спокойствию вместо опасного буйства. Дети полностью меняют жизнь, думала она, глядя затуманенным взглядом на крест Келли на принесенном Берни конверте.

Солнце ушло за деревья, за капеллу, на двор пала тень. Послышался стук в кухонную дверь. Выглянув, Хонор увидела Джона и вздрогнула, словно каким-то магическим образом вызвала его сама. Призывно махнув рукой, сунула письмо Берни под скатерть.