Песчаный блюз
Шрифт:
Теперь плита целиком скрыла небо. Ход плавно повернул, и цыганка махнула факелом.
— Стой. Гляди, что здесь.
Остановив самоход, я спрыгнул, шагнул в дыру, осмотрелся… и правда тоннель. Ход, по которому прибыли мы, шел перпендикулярно к нему. Кто-то его прорыл, чтобы взорвать стенку этого тоннеля и проникнуть внутрь. Давно, скорее всего, много сезонов назад.
Я сказал, не оглядываясь:
— Мутант его знает, что оно такое. Тоннель под рекой… зачем?
— Разве под рекой? — возразила она. — Ты прикинь, как мы поворачивали — по-моему,
Эви встала рядом, подняла факел повыше.
— Погляди, здоровенный какой! Тут даже самоход твой проедет.
Я поглядел вверх, вышел на середину тоннеля, прикинул размеры и вернулся.
— Проедет, но впритык.
В тоннеле голоса отдавались протяжным эхом. Когда мы замолчали, стихло и оно, наступила глухая, давящая тишина, только факел потрескивал. От него шел запах машинного масла, а тоннель пахнул влажной ржавчиной и немного гнилью. Отблески огня плясали на железных стенках, я провел по одной ладонью и нащупал шов — стык между частями, из которых состояла эта громадина.
Вернулся к машине, осмотрел носовую часть. Царапины, вмятая жесть, дыры… будто шрамы и раны на теле. Одна фара разбита, на второй решетка погнута — казалось, что самоход потерял один глаз и укоризненно смотрит на меня вторым, подбитым. Я не сентиментальный, но в порыве чувств похлопал по железному носу. Эх, старина… ничего, я тебя не брошу, выберемся и все залечим, то есть починим.
— Ты думаешь о том же, о чем и я, — объявила Эви.
Я ответил:
— Ну да, а куда нам еще деваться.
— Сможешь тут его провести?
— Смочь-то смогу, только…
Она подождала продолжения и спросила, шагнув ближе:
— Только что?
— Только куда мы приедем?
— Да неважно. Главное — подальше от омеговцев окажемся.
— Уверена? — вслед за нею я пролез на палубу. — А если они по руслу в ту же сторону поедут? Ладно, все равно больше делать нечего.
— Ну тогда хватит болтать, заруливай, а я впереди пешком потопаю. С факелом да с револьвером. Только ты медленно езжай совсем. Потом, если все тихо, я на палубу опять вылезу. Поглядим, куда эта штука ведет.
Вскоре Эви наскучило идти впереди, и она залезла на палубу. Я ехал совсем медленно — и так же медленно, уныло тянулось время. Гулко рокотал двигатель, голоса отражались от покатых стен, где-то журчала вода. Верхняя часть тоннеля находилась всего в двух локтях над рубкой, торчащая там гибкая антенна цепляла бетон и скрежетала по нему, будто стеклом по камню. В конце концов, не выдержав, Эви прибежала с носа, сунула мне факел, залезла на крышу и согнула антенну. Вернувшись обратно, постояла еще немного, потом ей стало скучно — цыганка присела на ограждение в пол-оборота ко мне и заговорила:
— Упорный мужик этот сержант, а? Двух мотоциклеток из-за нас лишился, да людей… Слышь, Музыкант, а я тогда твою винтовку того, потеряла. За борт, будем говорить, упустила, когда машина накренилась.
— И совесть тебя из-за этого не мучает, —
Она пожала плечами.
— Ну, ты ж сам ее там бросил. А потом, видел, как оно все закрутилось… Зато револьвер на месте, — Эви хлопнула по оружию за ремнем. — Три патрона еще в нем. А у тебя вон «шершни»…
Она замолчала, когда громко застонали задние рессоры. Что-то мелко задребезжало в машинном отсеке, после дизели чихнули пару раз, и один вырубился. Нагнувшись к рулевой стойке, я рванул пусковую рукоять под штурвалом и когда заглохший дизель взревел на всю трубу, громко произнес:
— Пистолетов — два, а патронов к ним у меня всего полтора десятка осталось. Если на нас тут полезет кто-то, из винтовки отстреливаться было бы сподручнее. А в пистолеты патроны от нее не лезут.
Ничего не ответив, Эви закрепила факел на ограждении и достала револьвер. Усевшись на палубу, стянула с головы бандану, постелила перед собой и принялась чистить оружие.
— Слушай, а почему так: я тебе о себе все обсказала, а ты отмалчиваешься? Чем ты раньше занимался? Или всю жизнь в доставщиках? Когда родился, где? Кто родители твои, ну, папаша хотя бы?
Я достал трубку, придерживая штурвал локтем, набил харьковским табаком, раскурил и выпустил струю дыма в потолок.
— Чего молчишь? — спросила Эви.
— Я с Крыма, там жил в Херсон-Граде, а после в племя кочевых мутантов из Донной пустыни попал.
— Что, к людоедам?! — поразилась она. — Ну, это круто! А ты тоже того… человечину ел? И как она на вкус? Говорят, сладковатая…
— Они не были людоедами.
— А-а, — разочарованно протянула Эви. — Жалко. Ну и что еще?
— Да ничего. Пожил у них, потом сюда перебрался.
— А как мутанты обычного человека к себе допустили. Почему… Так, ану стой.
— Что там? — спросил я, выглядывая в окно рубки.
— Стой, говорю, но фару не гаси. — Она снова повязала косынку на голове. — Дверь там, вот что.
Я скинул куртку, положив руку на ремень, не нашел там «шершень», вспомнил, что отдал пистолеты Эви, чтобы почистила, и пошел в носовую часть. Факел догорел, цыганка взяла новый, спрыгнула, разожгла и показала, куда смотреть.
В железной стенке была овальная дверь с толстой резиновой прокладкой по краю. Прокладка местами потекла, будто ее полили кислотой, дверь перекосило в проеме. Эви снизу глянула на меня. Я пожал плечами.
— Дверь.
— Да ты что? Точно — дверь. Надо ее открыть…
— Попробуй, — сказал я. — Но смотри, как оттуда что-то выскочит.
— Что ж тут может выскочить?
— Не что, а кто. Мутафаг какой-нибудь подземный.
Подняв факел над головой, как дубинку, она подергала ручку, потянула дверь на себя, потом рванула сильнее — безрезультатно. Я полез вниз, но Эви сказала:
— Нет, стой. В рубке монтировка валяется, тащи сюда.
Вернувшись с монтировкой, я бросил ее спутнице. Она передала мне факел, вернула «шершни» и вставила изогнутый конец инструмента в щель.