Пещера чудовищ
Шрифт:
Когда мы кончали свой обед, отдаленный шум заставил меня напрячь слух. Гамбертен взглянул на меня.
Шум возобновился. Это был пронзительный скрип колес вагона, заторможенного на рельсах.
— Что это за шум? Откуда он? Разве сюда доносится шум поезда?
— Успокойтесь, милый мой. Может быть, действительно, ветер дует со станции… Свисток…
— Нет. Это не свисток.
— Ну, еще что-нибудь. Равнина полна звуков.
— Нет. Этот звук доносился со стороны гор. Я бы допустил, что это эхо поезда, но…
— Но — вы трус.
Три часа спустя лунная ночь застала нас спрятавшимися за кустами, недалеко от платанов, еще не тронутых саранчой.
Было жарко, как в печке. Мы не сводили глаз с неба, чтобы заметить появление саранчи. Звезды сияли.
Мы разговаривали шепотом. Гамбертен рассказал мне о дальнейших разрушениях жары. Пропало несколько свиней. Грозил неурожай и голод.
Несмотря на эти невеселые темы, мы медленно поддавались очарованию ночи и звездного неба.
Вдруг треск в ветвях позади нас заставил нас вскочить на ноги, но наши ослепленные глаза, полные сияния звезд, не различали под деревьями ничего, кроме густой тьмы. Треск удалялся и, наконец, затих.
— Черт возьми, Дюпон. Ведите же себя прилично. Я слышу, как стучат ваши зубы. Виновник этого шума, вероятно, один из сбежавших поросят.
— Вы думаете?
— Ну, конечно. Кто же иначе это может быть?
— Да, к т о? Проклятый вопрос, который все время повторяется.
Мы замолчали и продолжали сторожить.
Я не мог оторвать глаз от звезд. Напряжение нервов доходило до галлюцинации. Я видел серебряную ночь, всю сиявшую черными точками. Когда рассвело, я был весь в поту, как… Сорьен.
Мы произвели исследование. Слегка помятые кусты не выдали нам своей тайны.
На следующую ночь мы поместились в коридоре у окна, через которое был виден сад. К несчастью, луна поднималась из-за леса как раз против нас и мешала нам видеть стволы платанов, которые казались нам черными силуэтами на фоне неба. Таинственное существо выбрало именно это время, чтобы явиться, но не обнаружить себя вполне. Сначала мы заметили, как закачалась верхушка одного из деревьев, и решили, что кто-то трясет его ствол. Мы убедились только в том, что платаны объедала не саранча.
Гамбертен размышлял, нахмурив лоб.
— А все-таки, — сказал я ему, — вчерашний шум поезда, помните?
— Ну, и что же?
— А что, если это был крик?
— Крик? Нет. Я слышал на своем веку много всяких криков. Однако, идемте спать. Я засыпаю на ногах.
Но Гамбертен не ложился. Я долго слышал его шаги, лежа и размышляя обо всем пережитом.
С рассветом я поспешил к платанам и тщательно их осмотрел.
Я нашел следующее:
Листва платана была объедена на этот раз начисто. Кора на стволах носила следы царапин на половине их высоты, на расстоянии выше метра от земли.
Какой вывод сделать из этого? Я уселся на опушке леса, под платаном, чтобы спокойно обсудить положение вещей. Один из нижних листьев платана привлек
Этот отпечаток не был вполне незнаком мне. Но где я мог видеть его? Ага, помню. Гамбертен рисовал его на стене. Это был… Нет, невозможно.
Я отправился в оранжерею и сличил отпечаток с наброском Гамбертена. Сходство было полное. Несомненно, что кончик клюва, похожего на клюв игуанодона, держал этот лист в зубах.
Когда Гамбертен вошел в оранжерею, я, запинаясь, сообщил ему о своем открытии.
— Это безумие, — воскликнул он, — живой игуанодон. Но это недопустимо, — твердил Гамбертен.
Тем не менее по искрам, пробегавшим в его глазах, я видел, что этот маньяк пламенно желал того, что он отрицал.
— Но каким образом могло это животное дожить до наших дней?
Я молчал.
— И почему жилки листьев раньше не были съедены, а теперь съедены? — продолжал он. — И на коре видны следы когтей. И эта слюна — слюна жвачного. Дюпон, мне кажется, что у меня ум за разум зашел. С этим проклятым солнцем все возможно. Необходимо поговорить с разумным человеком, и спросить его, не сошли ли мы с ума!
V. Воскресшие чудовища11
«С разумным человеком», — сказал Гамбертен. Но на четыре мили кругом не было других разумных и образованных людей, кроме сельского учителя. К нему мы и решили отправиться. Он жил в соседней деревушке. Его звали мосье Ридель.
Однако, на другой день произошли совсем необычные события. Началось с того, что к вечеру пошел дождь, который прекратился только к утру. Оживилось все кругом: и природа, и звери, и люди. Но больше всех благословляли дождь мы с Гамбертеном, потому что он помог нам сделать важные открытия.
Стараясь не возбудить подозрений Фомы и его жены, мы с самым беспечным видом подошли к роще платанов. Наше внимание привлек один из платанов. Его ветви были лишены листьев до той же высоты от земли, а на коре ствола обозначались характерные царапины. Под деревом на сырой земле мы увидели отпечатки гигантских лап. Я с ужасом думал о грифе Синдбада-Мореплавателя12 и предложил проследить, куда шли следы дальше.
Местами след терялся, как будто после прохода животного кто-то протащил по земле тяжелый мешок.
— Не след ли это хвоста? — сказал Гамбертен. — Он не должен быть глубоким; игуанодоны не ходили, опираясь на хвост, как кенгуру. Что за головоломка?
Случай пришел на помощь.
Сваленный ветром тополь наклонился и уперся своей верхушкой в дуб, образовав род свода. Животное прошло под этим сводом; и там, среди других следов, виднелся дважды отпечатанный след плоской руки с большим пальцем, очень длинным и тонким. Принужденное наклониться, животное сделало два шага на четырех лапах.