Пещера тысячи секретов
Шрифт:
Мне пришлось изложить ему требования заправщика Зонголо.
— Теперь, чтобы иметь возможность расплатиться с ним, я работаю на птичьем дворе, — заключила я. — Но получить заработанные деньги я смогу только в конце недели. Не могли бы вы повлиять на этого болвана?
— Нет, — вздохнул Глоббо. — Таковы правила, и их следует соблюдать. Я не могу пойти на риск и вступить с заправщиком в драку. Он намного сильнее меня, а поскольку я единственный, кто может сладить с машиной, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы я был ранен
— Сейчас это было бы несложно, ведь он снова стал маленьким мальчиком… — предположила я.
— В таком случае это означало бы запятнать себя несмываемым позором, — воскликнул он, явно шокированный моими словами. — Об этом не может быть и речи. Я вот думаю, не слишком ли ты ленишься. Небось хочешь заполучить горючее, не прикладывая никаких усилий, верно? На твоем месте мне было бы стыдно!
Глоббо ужасно меня раздражал, но я промолчала, потому что поняла, что он такой же чокнутый, как и Зонголо.
Я понаблюдала немного, как ремонтник работает. Он снял с пульта управления одну из панелей и копался внутри, засунув руки по самые локти в переплетения множества разноцветных проводов.
Как только он умудряется во всем этом разбираться? Невероятно!
— Ну что, получается? — спросила я, чтобы сменить тему разговора.
— Не особенно, — пробурчал он в ответ. — Наверное, мне удастся остановить процесс всеобщего омоложения, но я вряд ли сумею справиться с эволюционными скачками, которые вот-вот начнутся.
— А что это такое — «эволюционные скачки?»
— Это означает, что время будет двигаться назад, но не плавно, а как бы рывками, перескакивая из одной эпохи в другую. Понятно тебе?
Да, в целом мне, кажется, становилось ясно. Именно об этом и говорил чемоданчик. Я попрощалась с великаном и двинулась обратно в сторону птичьего двора.
Амбруаз в конце концов уснул на руках у Поппи, которая трогательно его баюкала.
Поскольку мы обе ужасно устали, мы решили последовать его примеру.
Катастрофа разразилась на следующий день.
При нашем пробуждении, однако, все как будто начинало налаживаться. Поппи (которая так и уснула, крепко обхватив маленького Амбруаза), открыв глаза, обнаружила, что лежит в обнимку с пятнадцатилетним парнем! Она жутко смутилась и поспешно отпрянула от бывшего новорожденного карапуза. К Амбруазу ночью вернулся его нормальный возраст. Я ужасно смеялась. А еще (только никому не говорите!) я подумала, что, будь я на месте Поппи, я, наверно, не стала бы отодвигаться от него так стремительно…
Я вздохнула с облегчением. Выходит, Глоббо сумел приостановить движение времени вспять, и это была хорошая новость. Я встала, чтобы посмотреть, что творится на птичьем дворе. Все куры вернулись! Отлично! Пока мы спали, из яиц выклюнулись цыплята, и им понадобилось всего несколько часов, чтобы превратиться в крупных птиц с белым оперением.
— Счастлива
После чего я решила заняться приготовлением завтрака, но вспомнила, что никакой другой еды, кроме хлеба из грибной муки, грибного джема и грибного же «кофе», здесь не существовало. Признаюсь, грибная диета уже начала мне надоедать, хотя я не особенно привередлива в еде.
Но я решила принять это неудобство мужественно, и мы сели за скудную трапезу, в то время как куры прохаживались неподалеку, кудахча несколько громче, чем мы привыкли слышать.
— Что это с ними? — проворчала Поппи. — Обычно они так не шумят.
— В самом деле, — согласился Амбруаз. — Они как будто разгневаны.
Я глянула в сторону загона через плечо и вздрогнула. Странно… но все куры смотрели в нашу сторону очень пристально и с каким-то недобрым выражением. (Ладно, здесь я, положим, немного преувеличила, чтобы усилить напряжение, потому что, ясное дело, о птицах не скажешь, что у них может быть какое-то выражение… но писатели постоянно прибегают к подобным приемчикам, и я решила последовать их примеру.)
Поппи нахмурилась и перестала жевать свой бутерброд из грибного хлеба с грибным вареньем.
— Эй! — жалобно воскликнула она. — Что это они затевают? Эти птицы наводят на меня страх.
Она была права. Во взгляде неподвижно замерших птиц и в их острых, направленных на нас клювах определенно было что-то угрожающее.
— Наверно, они проголодались, — предположила я. — Пойду задам им корма, это их успокоит.
Я взяла в сарае лохань с размоченными грибными гранулами и вошла в загон, призывно крича «Цып-цып-цып…», как обычно делают фермерши в фильмах.
Куры даже не пошевелились. Обычно они со всех ног кидались к лохани с кормом, налетая друг на друга и истерически кудахча, но сегодня грибное пюре их явно не интересовало.
«Это нехорошо, — подумала я. — Совсем нехорошо».
Пренебрегая угощением, птицы обступили меня и принялись клевать мне икры. Честное слово, если бы не резиновые сапоги, он исклевали бы меня до крови!
Уронив лохань, я обратилась в бегство. Амбруаз поспешил закрыть дверцу загона и запереть ее. Куры свирепо бросались на сетку и просовывали в нее головы, чтобы исклевать и его тоже.
— Только погляди на них, они словно взбесились! — закричала Поппи. — В жизни не видела, чтобы куры были такими агрессивными.
— Да, это в самом деле странно, — пробормотал Амбруаз, почесывая в затылке. — Обычно они, наоборот, столь пугливы, что боятся собственной тени.
С неприятным тревожным чувством мы укрылись в подсобном сарайчике. Я раздумывала о том, что, возможно, стоит отправиться к машине и потребовать у нее объяснений…
— Эй! — завопила вдруг Поппи, заставив нас подскочить. — Глядите! Они теряют оперение.