Пещера
Шрифт:
Круглоголовому Раман предложил контракт третьей степени: бесправное полуголодное существование без предоставления жилья, с призрачной возможностью роста; самое удивительное, что парень сделался счастлив. Расцвел, как роза на рассвете, поблагодарил, еще не веря своей удаче; Раман отверг благодарность. Посмотрим, что будет дальше, и не станется ли так, что ненасытная утроба театра перемелет круглоголового, переварит, чтобы исторгнуть из себя в совершенно неподобающем, негодном к употреблению виде…
В кабинете к нему вернулось расслабленное,
Первым делом он позвонил Павле Нимробец и обнаружил, что ее нет ни на работе, ни дома. Скрипки, играющие в его душе, чуть примолкли; он рассчитывал уже сегодня вечером взяться за исследование пьесы, а для этого нужно было, чтобы Павла ее принесла. То есть конечно, он мог бы взять «Первую ночь» из специальной закрытой библиотеки – но, во-первых, это стоило бы лишнего времени, а во-вторых, он привык к своему томику, он сжился с ним, как сживаются с одеждой…
А кроме того – он знал, где и с кем находится сейчас Павла. Пусть на работе ее уверены, что она «в архиве» – архив этот, имени господина Тритана Тодина, не имеет к телевидению никакого отношения…
Раман хмыкнул, удивленно вопрошая себя, а что, собственно, ему за дело до амурных похождений Павлы Нимробец? Разве что профессиональное любопытство режиссера, наблюдающего жизнь… А наблюдения весьма любопытные. Он, Кович, голову готов положить, что в отношениях милой парочки случилось наконец весьма важное, переломное событие – и не далее как позавчера…
Ему стоило бы гордиться своим нюхом – вместо этого он испытал смутное раздражение. Гм… ревность?..
Он засмеялся; воробей, присевший было на подоконник, испуганно вспорхнул и улетел.
Раман привык доверять себе; если какие-то его чувства кажутся странными ему самому – не стоит прятаться от себя, стоит разобраться… В случае с Павлой причина, скорее всего… Да. Во-первых, он чувствует вину перед непутевой Нимробец – за то… за те ночи в Пещере. А во-вторых… ну что греха таить, его пугает личность господина Тодина. И непонятно, почему.
Интересно, вот господин Тодин в Пещере – кто? Почему то, думая об этом, Кович с удовольствием верил в утверждение Тодина о том, что рядом существующие люди никогда на встречаются в Пещере. Раману не хотелось встречаться в Пещере с господином Тританом Тодином – уж он-то, скорее всего, зверь мощный и малоприятный…
За час до вечернего спектакля позвонил вахтер: господина Ковича ждала «эта девушка с телевидения», которая «принесла господину Ковичу книгу»…
Он отозвался почти весело:
– Пусть поднимется!
Пытаясь дать название охватившему его чувству, он остановился вскоре на слове «радость». Его радовало появление Павлы; она была удивительно кстати. Как подходящий аккорд. Собственно, замысел, вызревающий сейчас в сумрачной Рамановой душе, во многом был обязан именно случаю… сведшему в Пещере кровожадного саага и сарну, которая не хотела умирать.
С
Собственно, он едва удержался. Вопрос болтался у него на языке, и загнать его обратно в глотку стоило значительного усилия; Павла почуяла неладное и нахмурилась:
– У меня что… прыщик на носу? Что вы так смотрите?..
– Значит, тебе понравилась пьеса? – он с удовольствием взял в руки удобный, с золотым тиснением томик. – И ваши мнения не совпали?
Некоторое время она не понимала, о чем он, потом покраснела:
– У нас, понимаете, есть много других тем для разговора.
– Понимаю, – сказал Раман, и в голосе его действительно прозвучало понимание, серьезное, на самой грани издевательства. Павла вскинула голову:
– Спасибо за пьесу… Всего хорошего.
– Я хочу ее поставить, – сказал Кович ее удаляющейся спине; Павла по инерции раскрыла дверь, задержалась в проеме – потом не выдержала и обернулась.
– Да, – Раман кивнул. – ее, «Первую ночь»… Ее и ставили за всю историю раза два или три. Еще тогда, триста лет назад…
– Вы серьезно? – спросила Павла шепотом.
– Посмотри в энциклопедии. Не более трех раз…
– Да нет, про ПОСТАНОВКУ – вы серьезно?
Кович помолчал, наслаждаясь ее смятением. Он хотел зацепить ее – и зацепил, и сколько угодно может теперь любоваться круглыми глазами и приоткрывшимся ртом…
У нее красивые губы. Породистые. Такая, м-м-м, редкая форма…
– Конечно, я серьезно, Павла. А что в этом странного?
– Это же… нельзя, – проговорила Павла почти с суеверным ужасом.
– Почему? – Раман не торопился. Знал, что теперь она без его разрешения не уйдет. – Почему нельзя? Потому что про Пещеру?
– Вы же сами понимаете, – сказала Павла неуверенно.
Раман пожал плечами:
– Почему? Что я должен понимать? Что на темы Пещеры разговаривать не принято? Но разве от молчания она исчезает, Пещера? И разве вы, я, все… перестанем по ночам выходить на охоту? Или, гм, на водопой, как у вас там принято… Так почему же молчать?..
Она прикрыла дверь. Инстинктивно, будто бы боясь чужих ушей; Кович усмехнулся:
– Ладно, не краснейте… моя сообщница. Потому что причиной всему – знаете, кто?
– Ничего подобного, – сказала она и действительно покраснела. – Ничего… что вы выдумываете?!
– Я выдумываю? – изумился он искренне. – А у кого я выдрал кусок шерсти? Кто три раза подряд смылся, кто потом приперся ко мне за кассетами, кто, наконец, сообщил мне, что я бездарный режиссер и после «Девочки…»
– Так вы… – она так возмутилась, что позабыла даже и о приличиях. – Так вы… ради ЭТОГО? Чтобы скандал? Думаете, вам удастся вернуть… Через скандал?! Как последнему, бездарному, беспомощному… театр спалить, а на огоньке сосиску поджарить, так?!