«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия
Шрифт:
Скопцов заметил Приблева с Золотцем первым и побледнел.
— Чудесный день, господа! — нарочито громко воскликнул Золотце, делая рукой такое движение, будто собирался снять шляпу и только в процессе осознал, что она осталась в садике.
— Господин Золотце! — Скопцов сорвался с места, кинулся было вперёд, но, что-то разглядев, застыл. Гныщевич отсалютовал без тени заботы, Мальвин оставил осанку добровольца в покое и обернулся.
Золотце шёл к ним бодрым, упругим даже шагом. Приблев едва за ним поспевал.
— Ах, как вы возмужали, господа, за время нашей
— Жорж, — чрезвычайно корректным тоном заметил Мальвин, — я полагаю, что предстоящую нам беседу имеет смысл перенести в несколько иную обстановку.
— Отчего же, господин префект? — фыркнул Золотце. — Вы, к слову, по-прежнему господин префект? Или новые ваши подопечные, — он покосился на шеренгу, — отнимают все силы?
— Послушайте, господин Золотце, я глубоко вам соболезную, мы все соболезнуем, поверьте, — зачастил Скопцов. — Но это, право, лишнее…
— Лишнее? Ах, простите, господин Скопцов, я наверняка не по моде одет, всё-таки больше месяца чах в Столице — куда мне уследить за веяниями! Нынче, как я погляжу, самый смак в стрелковом оружии?
Золотце остановился прямо напротив Скопцова. Губы его теперь дрожали однозначно, а щёки, совсем недавно красные от снега, пылали от злости.
— Слушай, mon chiot, ты чего на ружья напал? — довольно примирительно поднял брови Гныщевич. — Как заметил наш главный плакальщик, мы все тебе сочувствуем. И делаем всё возможное. При чём тут Временный Расстрельный Комитет?
— А вот это мне и хотелось бы прояснить, — язвительно улыбнулся Золотце. — Я слышал, что разбирательствами по инциденту занят как раз этот самый комитет. И слышал, что успехи его весьма и весьма относительны, — он выжидающе уставился на Гныщевича.
На дальнем конце плаца Твирин стоял, замерев, будто он работал на каком-то приводе, который сейчас отключили. По эту же сторону Гныщевич немедленно напрягся и сощурился. Люди из Второй Охраны ещё не были в полной мере солдатами, а потому косились на сцену с нескрываемым любопытством.
Приблев попытался успокоить Золотце, но тот сбросил его руку, коротко дёрнув плечом.
— Огонь! — скомандовал Мальвин. Опомнившись, Вторая Охрана дала не слишком точный залп.
— Успехи таковы, какими они могут быт’ в действител’ности, — сказал Плеть, когда грохот выстрела утих. — Мы ведём расследование. У нас ест’ подозреваемые, они находятся под заключением.
— Но ведь, если быть честным, вряд ли хоть один из них — на самом деле?.. — не смог промолчать Приблев.
— Это расследование и установит, — Мальвин всмотрелся в мишени и неодобрительно покачал головой.
— Расследование! — презрительно тряхнул мокрыми от снега волосами Золотце. — Я ведь коротко — длинно голубями не разольёшься! — но ознакомлен с вашими теперешними порядками. Кто лицом не вышел, того и пуля, так? Но лицо, как ни крути, относительное понятие. Мне, может, вот его морда не по нраву, — открыто ткнул он пальцем в Твирина. — А он у вас, говорят, главой всего, что есть временного да расстрельного. И как быть?
Твирин
— Вы действительно провели в Столице слишком много времени, — приблизившись к Золотцу, Твирин тем не менее в лицо ему не посмотрел, сосредоточившись на верхней пуговице. — На вашем месте я бы прежде уточнил свои представления о теперешних порядках.
— А я на вашем месте, — возмутился Золотце, — озаботился бы расследованием, будь оно неладно! Не для меня и уж тем более не для моего батюшки — ему, к счастью, дела до того быть не может…
— Огонь! — снова скомандовал Мальвин, и снова прогремел несколько бессвязный залп.
— …не моему ведь батюшке бомбу подкладывали, а всем вам. Нам! И надо быть изрядными тупицами, чтобы не понимать, какие из того проистекают следствия!
— А какие следствия, гневный мой? — Гныщевич картинно возвёл глаза. — Или ты не догадывался, что на нас будут покушаться? Не припомнишь, кто показал всему Петербергу, как нужно взаимодействовать с несимпатичными политическими фигурами?
— Полагаете, господин Гныщевич, все одной грязью мазаны? — почти закричал Золотце. — Это вы себе льстите. Я-то из Петерберга отбыл вот именно тогда, когда Петербергу и показали… Показал. Один-единственный человечек, мы ещё гадали да охали — он, не он. И что ему в голову ударило? Да и имелась ли она, эта голова? — он попытался схватить Твирина за шинель и притянуть к себе, но пальцы соскользнули с толстой материи.
Твирин заледенел и открыл было рот, но Мальвин успел его опередить:
— Жорж, вы были и остаётесь истериком. Напейтесь, проспитесь, освежитесь, а до того — держите язык за зубами и руки при себе, а то как бы не пришлось пожалеть о своей горячности.
Золотце расхохотался и с детским энтузиазмом захлопал в ладоши:
— Почудилось — или вы мне в самом деле угрожаете? Именем Временного Расстрельного Комитета?
— Что же вы такое несёте! — охнул Скопцов. — Прошу вас, господин Золотце… Речь ведь не о вас, а всего лишь о том, что мы не одни, ах, разве вы сами не видите? Здесь ведь добровольцы, Временный Расстрельный Комитет проводит учения, и…
— Так этот позор — учения? — театрально изумился Золотце и присвистнул в сторону ближайшего добровольца с погоном. — Мужичок, а мужичок! Да, вот ты, в глупой шапке. Ты не разговоры подслушивай, ты сбегай, принеси нам отстрелянные мишени, а? Полюбоваться на ваши учения.
Мужичок вопросительно уставился на Твирина, потом на Мальвина, а потом уже на Гныщевича с Плетью; подтвердить приказ соизволил один Гныщевич. Прочие добровольцы опустили ружья и, видимо, приняли стойку «вольно».
Это тоже анатомический театр, подумал Приблев. Это всё. Анатомический театр имени Золотца и анатомический театр имени всего Временного Расстрельного Комитета.