«Пёсий двор», собачий холод. Том II
Шрифт:
Партнёры так партнёры, пора и Гныщевичу поднести его чашечку крови.
В дверь постучали — нервно и требовательно. Цой Ночка любые встречи у себя в резиденции обустраивал — следил за сроками, за закусками, за освещением и кто где стоять будет. Видать, художественная жилка какая-то нереализованная. А потому любые вторжения на полуслове были делом экстренным, и все имели об этом прямейшее представление.
А потому Гныщевич немедленно навострил уши.
Через пару минут выяснилось, что это было излишним. В комнату влетел
Городской совет расстреляли. Трупы привезли на площадь. Происходит переворот, Охрана Петерберга «от лица народа» захватила власть. Ничего непонятно, но свои люди среди солдат говорят, что город спешно блокируют. Порт пока никого не волнует, но скоро взволнует, ибо Порт — первый канал утечки вестей в Европы. На тавров всем плевать.
— Видишь, как мы правил’но в Порт не ушли, — мягко и с хитрецой заметил Цой Ночка, после чего изменился в лице: — Урху Байду, Бахту Лапу ко мне. Быстро.
Дальнейшие полтора часа Гныщевич занимался тем, чем занимался вообще-то очень редко: не привлекал к себе внимания. В комнату быстро заходили молодые тавры, излагали Цою Ночке сведения, убегали и сменялись новыми. Вместе с ними сменялась и картина происходящего: не двигаясь с места, можно было полюбоваться на то, как снаружи, в Петерберге, общественный ступор переходит в общественную же панику.
Гныщевич с интересом отметил, что не испытывает никакого choc, никакого потрясения. Дело не в том, что к чему-то подобному давно шло. Просто есть данность, с которой нужно как-то обойтись, а отношение к ней — это для болтовни от скуки.
Ценных моментов наблюдалось два.
Во-первых, затеял происходящее не Революционный Комитет. Ну и слава лешему, иное было бы чересчур.
Во-вторых, листовочников ищут, а заодно бьют и грабят всех богатых, особенно аристократов.
И ещё третий, наиболее ценный.
Никто ни лешего не смыслит в происходящем, аки хозяин салона — в верфях. Вот только верфь Гныщевичу не сдалась, а от города никуда не денешься. Cons'equemment, надо что-то предпринять.
Ещё минут через двадцать стало совершенно ясно, что.
— Я, с твоего позволения, пройдусь до третьей грузовой, — дождавшись, пока комната очистится хоть на мгновенье от бессчётных гонцов, Гныщевич встал и тронул пальцем шляпу.
— Куда? Зачем? — Цой Ночка выглядел взволнованно. — Мал’чик мой, у тебя за пределами Петерберга один завод, а у меня — целая Южная Равнина. Если коноеды город закрывают, как нам тепер’ связ’ держат’?
— А я тут при чём?
— Мне сейчас каждые руки нужны.
— Нет, mon ami, тебе нужен план. Как и всем. Внятные планы в этом городе нынче — самый ценный и бесценный ресурс.
— У тебя ест’ план? — навострился Цой Ночка. Удивительно всё-таки, как легко он скидывал с себя всю вальяжность, когда припечёт!
— Имеется. Но я, прости, не люблю говорить о своих планах, пока они не воплотятся. Вдруг не сложится? Как я тогда буду выглядеть? — Гныщевич сокрушённо покачал головой. — То-то. Оставлю тебя, чтоб не
И не дожидаясь ответа, он ушёл, довольный театральным воздействием.
В своих похвалах Цой Ночка был прав: бодро вышагивая в сторону Грузового порта, думал Гныщевич о перспективах. И немного — об их недавнем отсутствии. Его сиятельство молодой граф Метелин отправился из Петерберга подальше, да таким чинным образом, что папаша его к заводу цепляться не стал, но сомнительности положения Гныщевича это не отменяло. Пришла пора искать новые приложения своим талантам. Давно пришла.
И потому, пока Цой Ночка слушал подробные пересказы того, кому разбили окно, где перерезали телеграф и какое депо заколотили досками, у Гныщевича в ушах звучало навязчивое «l’heure est venue».
Твой час пробил.
На третьей грузовой верфи он никогда не был, но расположение её знал, да и крупная цифра «3» подсказывала верный путь. Проскользнув прямо в огромный ангар со стапелями почти незамеченным, поймав лишь пару косых взглядов и послушав минутку тамошние речи, Гныщевич понял, что нынче ему немыслимо, фантастически везёт.
У стапелей сегодня собрался едва ли не весь производственный цвет Петерберга: управляющие и помощники управляющих со множества окрестных предприятий. Купцов было меньше. Часть из собравшихся Гныщевич знал в лицо и по имени, с некоторыми успел заиметь даже почти приятельские отношения. При этом самого господина нового владельца верфи не наблюдалось — сбежал, видать, от дел притомившись. Управляющие же остались договорить свои разговоры.
Поразительно, но новость о расстреле Городского совета до них ещё не добралась. По этому поводу пребывали они в самом подходящем расположении духа, которое только можно было вообразить: пытались совместно сочинить программу влияния на нового владельца верфи, которая помогла бы обрушить все цены на морские перевозки.
En r'esum'e, ситуация сложилась бы лучше, только если б они сами пришли к Гныщевичу с петицией.
Над головами присутствующих гордо реял нос недособранного корабля. Освещать весь гигантский ангар электричеством было бы невыгодно, а потому лампочки скромными гирляндами висели по стенам, но обходилось помещение тем, что пробивалось из окон и невероятного размера ворот, под которые и убегали стапеля. Снаружи было ясно, так что ворота оказались неплотно прикрыты.
Гныщевич, недолго думая, ухватился за массивную рукоять и потянул створку на себя. Накинуть засов у него бы сил не хватило, но, к счастью, на воротах имелась и человеческих размеров щеколда, которую он и закрыл.
Это сразу привлекло нужное количество внимания.
— Господа, — Гныщевич вежливо приподнял шляпу и кивнул паре знакомых, — вы тут, je vois, обсуждаете выгодную коммерческую стратегию? Бросьте. У меня есть лучшая.
— Это ещё кто такой? — мигом донёсся из задних рядов недовольный голос. Всего в ангаре толпились, с ума сойти, человек сорок, и вглядываться Гныщевич не стал.