«Пёсий двор», собачий холод. Том III
Шрифт:
Хэр Ройш-старший не был, а хэр Ройш-младший, теперь уже не младший, был.
И он знал, что струсит и сбежит, если Резервная Армия подойдёт к его воротам; знал и то, что, сбежав, откажется от всего достигнутого. Обманет собственные же расчёты, окажется ржавым звеном в цепочке причин и следствий.
И ему омерзительно было сознавать эту трусость.
Омерзительно — сознавать постыдную и мучительную привязанность к тем, кем он должен быть способен при необходимости пожертвовать.
Сознавать, что умудрись Четвёртый Патриархат вдруг взять в заложники Мальвина, или Скопцова, или Золотце, он не смог
Золотце протянул раздобытый у слуги стакан воды.
Кончиками пальцев собрав с пола осколки графина, Скопцов неловко похлопал хэра Ройша по плечу.
Мальвин же, качнувшись с носков на пятки, тихо сказал:
— Если они в самом деле нападут, это будет последней глупостью Четвёртого Патриархата.
Он сказал так, потому что всё это время все они думали об одном и том же. Не о недуге хэра Ройша, не о переговорах с оставшимися в живых делегатами, даже не об опасности очередного произвола Твирина.
О том, что эксцентрический шаг Революционного Комитета не может не привести к первой за долгую историю Росской Конфедерации гражданской войне, поскольку на наглое убийство с надругательством нет иного ответа.
— Если они нападут, — выдавил хэр Ройш, — я… я струшу.
— Они не нападут, — зачастил Скопцов, — помилуйте! Мы ведь не равнинные тавры, чтобы с нами воевать, право слово, Европейское Союзное правительство никогда не простит… Да ведь на росской земле никто и не умеет воевать, о чём вы!
— И вы не струсите, — с каменным лицом продолжил Мальвин, — я не позволю. Если потребуется, заключу под стражу. И свяжу.
Хэр Ройш нервно усмехнулся — и понял, что пальцы его впервые с понедельника перестало колоть.
— Бросьте вы все, — воздел очи Золотце, усаживаясь на пол рядом с хэром Ройшем, — нападут не нападут… Это была провокация, призванная передать почётное право на головную боль в Четвёртый Патриархат. Провокация глупая, поспешная и порождённая вашими, хэр Ройш, непомерными амбициями. Но уж теперь-то, господа, давайте пожнём её плоды! Нам остаётся только ждать, собирать информацию, по мере сил готовиться, но не забывать заниматься городом и надеяться на лучшее. — Он подхватил один из осколков и жестом заправского ювелира перекатил его в ладони. — А пока что я считаю необходимым обсудить некоторые действительно важные вопросы. К примеру, согласны ли вы с тем, что когда мы создадим пресловутое бюро патентов, первым делом нам придётся запретить кому бы то ни было отрезать головы третьим лицам?
Глава 62. «Я вернулся в свой город»
Первым делом его обыскали.
Грубо, бесцеремонно, а всё равно будто бы в оторопи — разглядывали, глазам не веря, красные знаки различия на зелёной шинели. Метелин разглядывал в ответ: синим по зелёному его не удивишь, сам мчался, коня понукая, но с каких пор они без погон?
— Не подчиняемся мы больше Четвёртому Патриархату, — угадал незаданный вопрос один из солдат, — не его мы армия, а петербержская. Это Твирин правильно сделал, давно пора было.
О Твирине — не то рядовом, не то и вовсе гражданском, стоящем теперь будто бы выше генералов, — за последние дни Метелин слышал бессчётное количество раз. Резервная Армия — медленно, сороконожкой по
И с теми слухами, что прежде, ещё в Столице, тревожили Метелина своим неправдоподобием, их было не сравнить.
Командование разослало по «квартирам» неправдоподобный приказ: выдвигаться на Петерберг. Штабные чины деревянными голосами зачитывали неправдоподобное сообщение: петербержский Городской совет расстрелян, петербержский наместник расстрелян тоже, расстреляны все, кто только можно, граф Тепловодищев отправился вместе с несколькими другими членами Четвёртого Патриархата на переговоры — расстреляли и его. Расстреляли, отрезали голову и на собственном его авто подвезли к Патриаршим палатам.
Какие могут быть претензии к правдоподобию слухов, когда официально объявленные факты таковы?
— Я граф Александр Александрович Метелин, — голос, конечно, дрогнул. — У вас в руках мой документ, можете убедиться ещё раз. С октября по февраль находился за пределами Петерберга ввиду поступления на службу в Резервную армию. Я вернулся в свой город и хочу как можно скорее переговорить с тем, кто уполномочен пропускать лиц, имеющих жилую и производственную собственность внутри кольца.
Собственность, перешедшую в единоличное владение в связи с кончиной графа Александра Сверславовича Метелина.
На первом привале — медленная, неприспособленная к снегу сороконожка орудий, палаток и обозов! — подбежал взъерошенный Гришаня. По своему обыкновению ни лешего не умел объяснить, но позвал к какому-то офицерскому костру, где тайком читали раздобытый у штабных список петербержских покойников. Метелина там никто не ждал, не знал и видеть не желал, но Гришаня дёрнул за рукав поручика с самым незаносчивым взглядом, возбуждённо шепнул: «Это Метелин из Петерберга, он граф».
Незаносчивый взгляд поручика вильнул и спрятался в мешанине следов на снегу:
«Соболезную, граф Метелин».
Список подержать ему дали.
Хэр Штерц — барон Копчевиг с сыном — хэр Ройш (без сына?) — граф Идьев — граф Верин с сыном — барон Славецкий с супругой — барон Мелесов с супругой, сыновьями и дочерью — граф Плинский — граф Усов — граф Бердич — граф Тыльев — граф Карягин — барон Грудиков —
Граф Метелин.
После этой строчки буквы перестали собираться в имена.
«Список неполный, приблизительный, — протянул щегольскую, совсем не армейскую фляжку кто-то смутно знакомый. — Здесь только знать, а расстреливали и корабельных капитанов, и офицерский состав Охраны Петерберга, и просто состоятельных людей…»
«Они перешли все мыслимые границы!»
«Потеряли совесть, честь, человеческий облик!»
«Они поплатятся за содеянное!»
«Мы должны вернуть Петерберг!»
Метелину нечего было с чувством выкрикнуть подле офицерского костра. Он, в конце концов, рядовой, а рядовые кипят негодованием в несколько иных выражениях.
«Вернуть Петерберг», выдумали тоже.
— Я вернулся в свой город, — повторил Метелин для высокого и угрюмого человека, которого обескураженные постовые привели пролистать предъявленный документ. Без погон ориентироваться было сложнее, но, успев мельком увидеть шевроны, Метелин предположил в нём капитана.