Пески Марса
Шрифт:
– Да, – сказал Норден. – Мы выключили вентиляторы и нашли дырку старым добрым способом – при помощи свечки. Заклепали, закрасили, и все. А снаружи починим в доках – если стоит, конечно. Молодец Мак, здорово сработал! Он просто губит свой талант, пропадает в астрогаторах.
Глава 6
Для Мартина Гибсона путешествие шло приятно и довольно спокойно.
Как всегда, ему удалось устроиться удобно (не только среди вещей, но и среди людей). Он немало писал, иногда – совсем хорошо, всегда – прилично; но знал, что не сможет работать в полную силу, пока не прибудет
Начинались последние недели рейса, и напряжение уменьшилось. Все знали, что ничего не случится до самого выхода на орбиту. Последним важным событием для Гибсона было исчезновение Земли. День за днем она подходила все ближе к широкой жемчужной короне Солнца. Однажды вечером Гибсон смотрел на нее в телескоп и думал, что увидит ее утром, но за ночь корона выбросила протуберанец на миллион километров, и Земля исчезла. Она могла появиться не раньше чем через неделю; а за эту неделю мир для Гибсона изменился так сильно, как он и подумать не мог…
Если бы кто-нибудь спросил Джимми Спенсера, что он думает о Гибсоне, он ответил бы по-разному в разные периоды рейса. Сначала он побаивался своего знаменитого ученика, но это быстро прошло. К чести Гибсона, его никак нельзя было назвать снобом, и он ни разу не воспользовался своим привилегированным положением на «Аресе». Джимми чувствовал себя с ним даже проще, чем с остальными, – те все же в той или иной степени были его начальством.
Что Гибсон думает о нем, Джимми никак не мог понять. Иногда у него возникало неприятное чувство, будто он просто материал для писателя и раньше или позже потеряет для него ценность. Почти все знакомые Гибсона чувствовали это, и почти все они были правы. Кроме того, Джимми ставили в тупик технические познания Гибсона. Поначалу Джимми казалось, что Гибсону важно одно: как бы не наделать ошибок в своих передачах на Землю, а до космонавтики как таковой ему и дела нет. Но вскоре стало ясно, что это не совсем так. Гибсон трогательно интересовался самыми абстрактными проблемами и требовал математических доказательств, которые Джимми не всегда мог ему дать. По-видимому, Гибсон когда-то получил хорошее техническое образование и еще не все забыл; но он не объяснял, где учился и почему так настойчиво пытается овладеть научными проблемами, слишком сложными для него. К тому же он так явно расстраивался из-за своих неудач, что Джимми очень его жалел – кроме тех случаев, конечно, когда ученик выходил из себя и накидывался на преподавателя. Тогда Джимми забирал книги, и занятия не возобновлялись, пока Гибсон не приносил извинений.
Иногда, наоборот, Гибсон принимал неудачи с веселым смирением и менял тему. Он рассказывал о странных литературных джунглях, в которых жил, о мире неведомых, а часто и хищных, животных. Рассказывал он хорошо и ловко низвергал авторитеты. Казалось, он делает это без злого умысла; однако его рассказы о современных знаменитостях неприятно поражали тихого Джимми. Труднее всего было понять, что люди, которых Гибсон так безжалостно потрошил, часто самые близкие его друзья.
И вот в одну из таких мирных бесед Гибсон со вздохом закрыл книгу и сказал:
– Вы никогда не говорили о себе, Джимми. Откуда вы?
– Из Кембриджа. То есть я там родился.
– Я хорошо знал Кембридж лет двадцать назад.
– Ну, я всегда любил науку, а сейчас все увлекаются космосом. Если бы я родился лет на пятьдесят раньше, я бы, наверно, стал летчиком.
– Значит, вас интересует только техническая сторона дела, а не переворот в человеческой мысли, открытие новых планет и тому подобное?
– Конечно, это все интересно, но по-настоящему я люблю только технику. Если бы там, на планетах, ничего не было, я бы все равно хотел туда попасть.
– Что ж, станете одним из тех, кто знает все о немногом. Еще один человек потерян.
– Я рад, что вы считаете это потерей, – сказал Джимми. – А почему вы так интересуетесь наукой?
Гибсон рассмеялся, но ответил чуть раздраженно:
– Для меня наука – средство, а не цель.
Джимми был не совсем в этом уверен, но что-то его удержало от ответа, и Гибсон снова стал расспрашивать, так добродушно и с таким интересом, что Джимми был польщен и заговорил свободно. Ему вдруг стало неважно, что Гибсон, по-видимому, изучает его равнодушно, как биолог, наблюдающий за подопытным животным.
Джимми говорил о детстве и юности, и Гибсон понял, почему этот веселый паренек иногда задумывается и грустит. История была обыкновенная, старая как мир. Мать Джимми умерла, когда он был совсем маленьким, и отец отдал его своей замужней сестре. Тетка была добрая, но Джимми никогда не жил дома, он так и остался чужим для своих кузенов. От отца не было проку, он почти не бывал в Англии и умер, когда Джимми исполнилось десять. Как ни странно, Джимми гораздо лучше помнил мать, хотя она умерла намного раньше.
– Не думаю, что мои родители очень друг друга любили, – сказал Джимми. – Тетя Эллен говорила, там был другой парень, но все лопнуло.
Мама с горя и ухватилась за отца. Я понимаю, нехорошо так говорить, но дело давнишнее.
– Понимаю, – тихо сказал Гибсон; кажется, он действительно понял. – Расскажите мне еще о своей матери.
– Ее папа – мой дедушка – был там профессором. Кажется, она всегда жила в Кембридже и поступила на исторический. Ну, это вам совсем неинтересно.
– Нет, интересно, – сказал Гибсон, и Джимми продолжал.
Можно было догадаться, что тетя Эллен отличалась болтливостью, а Джимми – хорошей памятью.
Это был один из бесчисленных университетских романов, разве что немного посерьезней. На последнем семестре мать Джимми влюбилась в какого-то студента, оба потеряли голову, и все шло прекрасно, только она была немножко старше его. Но вдруг что-то случилось. Студент заболел и уехал.
– Мама так и не опомнилась. В нее как раз был влюблен другой студент, вот она за него и выскочила. Конечно, папу жалко, он ведь про того не знал. Что с вами, мистер Гибсон? Устали?
Гибсон с трудом улыбнулся.
– Так, бывает, – сказал он. – Что-то мне нехорошо. Сейчас пройдет.
Хотел бы он, чтоб это было правдой! Все эти недели он думал, что застрахован надежно от ударов. А от судьбы не ушел. Двадцать лет куда-то исчезли, и он встал лицом к лицу со своим прошлым.
– Что-то с Мартином неладно, – произнес Бредли. – Может, по Земле стосковался?
– Да, – кивнул Норден, – что-то с ним случилось. Надо бы доктору сказать.