Пески. Дары джиннов

Гамильтон Элвин

Белая ночная рубашка заложницы колыхалась на утреннем ветерке, чёрные волосы повисли спутанными прядями. Смертельно бледное лицо оживляла лишь ярко-алая черта поперёк шеи, и на миг я подумала, что горло уже перерезано, но это была верёвка. Могло показаться, что девушка просто опустила куфию, если бы такая же алая черта не тянулась к зубцу той самой стены, с которой спрыгнули мы с Жинем, спасаясь от мясорубки прошлого Ауранзеба.

Та верёвка помогла нам. Эта означала совсем другое. Султан не собирался

казнить заложницу на плахе. Он решил её повесить!

До стены далеко, отсюда не достать. С колотящимся сердцем я обвела взглядом площадь, но за головами людей не разглядела никого из своих и в отчаянии стала проталкиваться в ту сторону, где ждали близнецы.

«Надо подать им знак, что план меняется, чтобы они летели к дворцу. Надо найти Халу, пусть затуманит разум султана, остановит его… или самой подобраться ближе и влепить ему пулю в лоб. Что угодно, лишь бы не дать девушке умереть!»

Толпа не давала пройти, напирая, будто встречное течение бурной реки. Лица вокруг одно за другим задирались кверху, замечая происходящее на стене.

Правитель шагнул к самому краю и подтащил заложницу. Я могла разглядеть, как она трясётся от страха, заливаясь слезами, как её повернули лицом к пропасти, за которой поднималось солнце, как султан наклонился и шепнул ей что-то на ухо… только сделать ничего не могла.

Он толкнул её одним быстрым и сильным движением, и вопль обречённой распорол воздух над площадью, смешавшись с криками толпы. Теперь все глаза были устремлены вверх. Ноги падающей, туго облепленные ночной рубашкой, отчаянно перебирали в воздухе, пытаясь найти опору, а длинная верёвка тянулась над головой алым следом, будто куфия, подхваченная ветерком в пустыне.

Вот она размоталась до конца, натянувшись кровавой струной, и петля вокруг горла с жутким хрустом остановила падение. Вопль несчастной резко оборвался. Всё кончено.

* * *

Её звали Рима. Она была из портового квартала, росла в бедной семье. На двери их дома алой краской был нарисован солнечный знак, оставшийся от уличного бунта после казни благословенной султимы. Потому девушку и выбрали. Солнце Ахмеда превратилось из символа сопротивления в мишень.

Взять ночью из постели могли любую из пяти дочерей, но султан предпочёл казнить Риму, потому что по возрасту она была ближе всех ко мне.

* * *

Мы не смогли спасти и вторую жертву по имени Гхада, не получили ни единого шанса. Даже не видели её живой. На рассвете следующего дня её мёртвое тело уже висело на стене рядом с первым. Девушку убили ещё внутри, во дворце. Султану хватало ума не повторять дважды один и тот же трюк.

В тот же день её отец, принимавший участие в уличных бунтах, вышел на дворцовую площадь и при всех проклял мятежников, которые погубили его невинную

дочь. Я не могла его осуждать: в семье росла ещё одна.

* * *

Имя третьей было Наима, и она тоже умерла из-за нас. Мы всегда опаздывали, как ни старались. Чтобы успеть, надо было проникнуть во дворец. А как это сделать без Сэма? Да что там говорить, даже с ним один раз уже не получилось!

– Она осталась сиротой, – рассказывала Сара, укачивая малыша Фади, – но росла не одна, с четырьмя братьями…

Шторы скрывали нас от любопытных взглядов с улицы, но рассветное зарево в решётчатом окне позволяло разглядеть тревогу на её лице. Сара чего-то не договаривала.

– Что ещё? – нахмурилась я.

– Да не казни ты себя! – вмешался Жинь, не дав ей ответить. Он прислонился к стене напротив, слушая наш разговор. – Не можешь же ты быть в ответе за каждую жертву в этом мятеже… Не больше Ахмеда.

Разумный совет, то же самое сказала бы и Шазад, останься она с нами. Однако теперь на их с Ахмедом месте оказалась я. Говорила Тамиду, что больше не допущу, чтобы по моей вине гибли люди, но три тела, висящие на дворцовой стене, доказывают обратное, и ничего тут не поделаешь.

«Может, самонадеянная и себялюбивая девчонка из Пыль-Тропы не так уж и изменилась? Может, вернуться с ним домой было бы честнее?»

– За эту… в ответе, – буркнула я.

Спорить никто не стал: правда есть правда.

Сара обвела взглядом наши лица и продолжила рассказывать:

– Говорят, их выдал сосед. Пошёл во дворец и сказал, что братья сочувствуют мятежникам. Он и сам дрался со стражниками во время бунта, его считали другом…

– А потом донёс, чтобы спасти собственную дочь, – договорил Жинь.

Сара хмуро кивнула:

– Братья догадались и забили его до смерти. Труп только что нашли.

У меня защемило сердце. Горе, месть, кровь… Кто-то должен был заплатить, если не султан.

– Он того и хочет, – усмехнулся Жинь, – чтобы друзья мятежников передрались между собой.

– А мы никак не можем помешать, – уныло пробормотала я.

– Ну так что, – заговорила Хала, – будем и дальше тупо наблюдать или исправим наконец твою ошибку? Пускай безутешный папаша забирает свою никому не нужную принцессу.

– Для него она очень даже нужная!

Я глянула на закрытую дверь, за которой Тамид в непервый раз пытался разговорить пленницу. Пока ничего не получалось, но он ещё надеялся. Притащил священные книги, взывая к религиозным чувствам… Глупо, на мой взгляд: она же, по сути, собственными руками убила бессмертного древнего! С другой стороны, что ещё остаётся?

– А зачем возвращать её живой? – хмыкнула золотокожая, и я резко повернулась к ней.

В комнате повисло напряжённое молчание.