Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца
Шрифт:
Новый священник прочел проповедь под открытым небом, призывая могущество Джада и его милость, затем они подожгли погребальный костер, сложенный из дров, запасенных для очагов на зиму, и сожгли эрлингов на том поле, где они погибли.
Потом выкопали могилу и похоронили Модига у реки, и помолились, чтобы он нашел себе дом у бога, в свете.
В предрассветном тумане, немного дальше к западу, Берн Торкельсон соскочил с коня, чтобы облегчиться в овражке. Его первая остановка с тех пор, как он расстался с отцом у Эсферта.
Он провел остаток
Твой проклятый отец, из-за которого все это случилось. Он виноват во всем, что произошло. И он просто является туда, где ты находишься — на другом берегу моря, — вырубает тебя в переулке и каким-то образом выносит за стены, а потом возвращается, чтобы предостеречь и приказать отправляться в путь. Все это… невероятно сложно. Берн не мог бы сказать, что в ту ночь многое в мире ему понятно.
Он только что снова завязал ремешки на штанах, когда какие-то мужчина и женщина, лежавшие в ложбинке в нескольких шагах от Берна, сели и уставились на него.
Это, по крайней мере, было вполне ясно.
Они встали. Было еще очень темно, вокруг стоял туман, поднимающийся с полей. Их одежда и волосы в беспорядке; совершенно очевидно, чем они занимались. Тем же, чем занимаются молодые мужчины и женщины на лугах по всему миру в летнюю ночь. Берн занимался этим на острове в лучшие времена.
Он обнажил меч.
— Ложитесь обратно, — тихо произнес он. На собственном языке, но они его поняли. — И никто не пострадает.
— Ты — эрлинг! — произнес молодой человек, слишком громко. — Что ты здесь делаешь с мечом?
— Это мое дело. Занимайся своим. Ложись снова.
— Пошел ты, — ответил мужчина, он был широкоплечим и длинноногим. — Мой отец — здешний магистрат. Чужие обязаны заявлять о себе, когда проезжают мимо.
— Ты дурак? — спросил Берн, довольно спокойно, как он считал.
Позднее Берн решил, что именно из-за присутствия девушки англсин сделал то, что он сделал. Он потянулся вниз, схватил толстый посох, который принес с собой для защиты от животных, и шагнул вперед, целясь в голову Берна.
Женщина вскрикнула. Берн упал на колено, услышал, как просвистел посох. Вскочил и нанес короткий Удар наотмашь мечом по правой руке парня, у локтя. Почувствовал, как клинок сильно ударился о тело, но не вонзился в него.
Он ударил мечом плашмя.
Не мог бы объяснить почему. Воспоминание о летних полях и девушке? Глупость этого парня не заслуживала снисхождения или награды. Англсина следовало лишить руки, жизни. Неужели этот дурак не знает, как устроен мир? Ты встречаешь всадника с мечом, делаешь, что он тебе приказывает, и горячо молишься, чтобы остаться в живых и иметь возможность рассказывать об этом.
Посох упал на траву. Англсин схватился здоровой рукой за локоть. Берн не видел его глаз в темноте.
— Не убивай нас! — воскликнула девушка, то были ее первые слова.
Берн посмотрел на нее.
— Я и
Девушка открыл рот. Она смотрела на него дольше, чем он ожидал, потом протянула руку и потянула парня, чтобы тот опять лег рядом с ней в ложбинку, где им было так тепло вдвоем несколько минут назад, молодым, в летнюю ночь.
— Поблагодарите утром своего бога, — сказал Берн, глядя на них сверху. Он и сам не знал, почему так сказал.
Он вернулся к Гиллиру и уехал.
В ложбинке у него за спиной Дрюс, сын Финана, который действительно был королевским магистратом окрестных земель, начал яростно ругаться, но тихо, на всякий случай.
Гвен, дочь пекаря, прижала ладонь к его рту.
— Тихо. Тебе больно? — прошептала она.
— Конечно, больно, — огрызнулся парень. — Он сломал мне руку.
Она была умной, понимала, что его гордость тоже пострадала, после того как его так легко усмирили у нее на глазах.
— У него был меч, — сказала она. — Ты ничего не мог поделать. Я думаю, что ты очень храбрый.
В действительности она думала, что он неосторожный идиот. Она понимала, что они должны были тут погибнуть. Рука Дрюса должна была быть отрублена мечом, а не сломана. Этот эрлинг мог сделать с ней все, что угодно, после — все, что ему захотелось бы, а потом бросить их мертвыми в высокой траве, и никто бы никогда не узнал, что произошло. Она больше ничего не сказала, лежала рядом с Дрюсом, глядя вверх на последние звезды, пока черное небо не посерело, чувствовала, как дует легкий ветерок.
В конце концов они вернулись обратно к деревне, расстались, как обычно, разошлись по своим домам. Гвен проскользнула в дом так же, как вышла, через дверь, выходящую в загон для животных. Знакомые запахи, звуки, все изменилось навсегда. Она должна была умереть в поле. Теперь каждый вдох, до конца дней…
Она легла в постель рядом с сестрой, та шевельнулась, но не проснулась. Гвен не спала. Утро уже слишком близко. Она лежала и думала, заново переживая то, что только что произошло. Сердце ее стучало, хотя сейчас она лежала дома в постели. Она начала тихо плакать.
Три месяца спустя, осенью, пекарь бил ее до тех пор, пока она не назвала отца своего ребенка, которого носила, сына магистрата. Тут ее отец очень обрадовался (это была очень выгодная партия) и понес свой гнев через всю деревню к дверям магистрата.
Пекарь был крупным мужчиной и играл в деревне не последнюю роль. Гвен с Дрюсом поженились в конце осени. У них родилось еще двое детей, пока его не убил какой-то человек, отказавшийся платить налоги или отдавать землю. Гвен еще два раза выходила замуж и пережила обоих мужей. Пятеро детей выросли, благополучно пережив детство, в том числе и дочь, зачатая на лугу в ту летнюю ночь. Всю жизнь Гвен видела во сне то мгновение в темноте, когда на них наткнулся эрлинг, порождение ночного кошмара, а потом ушел, оставив им жизнь, словно подарок, который можно использовать или выбросить.