Песнь дружбы
Шрифт:
Молчание. Карл больше не шевелился. Он совершенно исчез под одеялом.
Тогда Бабетта принялась бить по одеялу.
— Послушай, ты, — визжала она, — мы зарезали курицу— теперь их у нас только две, — и сварили тебе суп! — Раскаиваясь в том, что вспылила, она начала нежно гладить руку Карла. — Послушай, Карл, мы ведь любим тебя, за что ты огорчаешь нас? — Она снова рассердилась. — Неблагодарный! Чудовище! — кричала она. — Ты делаешь это только для того, чтобы помучить нас! Просто со злости! Дьявол ты, а не человек!
Она беспомощно заплакала
Одеяло оставалось неподвижным. Но немного погодя оно начало шевелиться. Наконец показалась голова Карла. Его черные очки были неподвижно устремлены в сторону Бабетты.
— Дьявол! Это я дьявол? Так ты сказала?
Его бледное лицо было мокро от пота.
Бабетта продолжала плакать. Она все еще ласково гладила его руку.
— Мы ведь любим тебя, зачем ты огорчаешь нас? — Она достала платок и вытерла его мокрое лицо. — Как ты потеешь! — Она всхлипнула и вдруг опять принялась пронзительно кричать: — Да, конечно, ты дьявол! Ты притворяешься из одной только злости, чтобы причинить нам горе!
Карл попытался подняться. Она поддержала его. Теперь он сидел прямо, словно воскресший из мертвых.
— Нет, — сказал он, — нет! Я не дьявол! Я не притворяюсь. Но я не могу тебе это объяснить. Почему вы не даете мне умереть? Я ведь не хочу вам причинить ни малейшего зла.
— Но ты причиняешь нам зло! Ты огорчаешь нас! А мы ведь любим тебя все, все! И я люблю тебя!
Карл насторожился. Потом покачал головой.
— Я только обуза для вас.
Бабетта торопливо гладила руку Карла. Да, она любит этого большого беспомощного человека, теперь она поняла это! Она любит его, как мать любит свое дитя, и она никогда больше не оставит его. Она гладила его колючие щеки.
— Будешь ты есть или нет? — ласково спросила она.
Карл сидел молча, ослабевший. Она начала его кормить, как ребенка, а он сидел, выпрямившись, и послушно ел куриный суп.
— Может быть, я действительно плохой человек, Бабетта? Может быть, ты права?
— Молчи и ешь, иначе еда не пойдет тебе на пользу. Ты обещаешь мне, что и завтра будешь есть? Обещай мне! — потребовала Бабетта, не веря своему счастью. Он покорно обещал.
Через три дня Карл, с провалившимися глазами, ослабевший и худой, словно воскресший из мертвых, кое-как вышел опять во двор. Он преодолел и это испытание.
— Теперь побереги себя, — сказал ему Герман.
Поберечь себя? Почему? Он хотел работать, хотя и чувствовал еще небольшую слабость. Он во что бы то ни стало хотел работать. Герман дал ему наточить нож. Несколько дней он точил ножи и топоры, ножницы — все, что нужно было наточить. Потом он снова принялся за свои ивовые прутья и начал плести корзины.
— Нам надо подумать, что бы еще ты мог делать на продажу, — сказала Бабетта, штопая чулки. Она умолкла и долго размышляла. — Грабли, например. Или маленькие ящички, в них отправляют посылки с фруктами. Или подставки для яиц — знаешь, такие, с дырками. И еще деревянные ложки и лопатки.
Карл громко сопел. Его сердце было исполнено благодарности к Бабетте. Он так ясно видел перед собой все предметы, которые она перечислила. Может быть, у него еще будет когда-нибудь лавка, наполненная этими товарами. Может быть, жизнь на этом свете все-таки еще имеет смысл?
3
Бабетта поклялась, что отныне глаз не спустит с Карла, и клятве своей она была верна. Прежде всего его нельзя было оставлять надолго наедине со своими мыслями. Она поручала ему всевозможные дела.
— Иди-ка сюда, Карл, — просила она, — и помоги мне немножко. Одной мне не управиться. Ах ты господи милостивый, у меня ведь тоже только две руки!
Карл кивал головой. Он помогал ей стирать белье, чистил, скреб, таскал взад и вперед тяжелые ушаты с водой. Она бранила его, когда он делал что-нибудь не так. Нет, она его нисколько не баловала. Сегодня надо привести в порядок кухню — так больше оставаться не может. Нужно все вынести. Вот песок. Теперь нужно вымыть пол. Зимнюю грязь всю долой, кирпичи должны сверкать как новенькие.
— Завтра мы идем в город, чтобы продать твои корзины, Карл, — понятно?
Она попросту приказывала.
— Ладно, ладно!
Карл был так взволнован, что не мог уснуть в эту ночь. В город! С тех пор как он жил в Борне, он ни разу не бывал в городе. Ему снились страшные сны: его окружали грохочущие телеги, на него нападали собаки, огромные как телята, пьяные крестьяне набрасывались на него.
На рассвете Бабетта принялась нагружать Карла. Сначала она повесила ему на спину корзину, в нее вставила вторую, затем третью и так далее. В конце концов получилась целая башня из восьми корзин.
— Можешь спокойно прибавить еще, Бабетта, — говорил он.
— Нет, нет, больше нельзя!
В правую руку она дала Карлу палку, в левую — связку маленьких корзиночек. Себе на плечи Бабетта взвалила груду корзин для овощей, под которой ее почти не было видно.
— Вот так, теперь пошли! — скомандовала она. — Иди все время за мной!
Солнце едва показалось, когда они начали спускаться с горы: Бабетта — похороненная под грудой корзин, Карл — с высоченной башней за спиной.
Наконец они вышли на шоссе, и здесь идти стало гораздо легче.
— Ну как, Карл, очень неудобно нести?
— О нет, я мог бы прекрасно тащить вдвое больше. Навстречу им с шумом катилась крестьянская телега.
— С добрым утром!
— Это проехал один крестьянин, его зовут Лохнер. У него двадцать моргенов земли. Однажды он так избил свою жену, что отсидел за это три месяца. Он волочится за каждой юбкой.
Теперь навстречу катилось что-то совершенно необычное, копыта тяжелых коней громко щелкали.
— С добрым утром! — вскричала Бабетта. — Да это никак Анна!