Песнь хлыста
Шрифт:
— Пусть же так и сделают! — воскликнула Доротея Леррас. — Пусть схватят мать пеона, высекут и бросят за решетку! Вот тогда-то мы и посмотрим, действительно ли Эль-Кид таков, как о нем говорят.
— Терпение, детка, терпение, — остановил дочь дон Томас. — Это будет сделано, и очень скоро.
Глава 6
Брат Паскуаль изо всех сил стукнул о землю посохом. Потом снова поднял его и с силой воткнул в щель между скал, слегка расщепив прочную древесину на самом
Он все еще слышал песню, которая плыла над горным перевалом среди огромных скал, отзываясь эхом от пустынных холмов, таких же голубых и сияющих, как небеса.
Эту старинную песню брат Паскуаль слышал и раньше. И всегда она заставляла его неодобрительно качать головой, поскольку слова ее мало походили на христианское воспевание любви. Но сейчас, помимо всего прочего, у монаха защемило сердце, потому что он узнал голос, исполнявший песню.
Разве можно перевести на наш грубый, тяжеловесный язык искрящийся водопад мексиканских слов? Но если сделать это добросовестно, строку за строкой, и постараться придать переводу некоторое подобие поэтической формы, то получится примерно следующее:
О, ветер марта! Скоро ль ты задуешь,
Развеселя цветами склоны гор?
Апрель! Когда же ты дохнешь теплом весны,
С глаз наших снимешь пелену зимы?
О май! Когда же принесешь в мои объятия
Желанного любовника в ночи?
Последняя строка здесь настолько приглажена, что мало соответствует оригиналу, поскольку истинный ее смысл заставил бы покраснеть даже самого развязного стихотворца. Однако в Мексике то, что мы в нашей холодной стране зовем стыдливо «естественными потребностями», вызывает лишь веселый смех.
Одним словом, брат Паскуаль так и стоял, опершись огромной дланью о посох, слушая песню, пока из-за поворота не появилась девушка, столь легконогая, что казалось, она не ступает, а летит над землей.
Завидев монаха, девушка раскинула руки и с радостным криком бросилась к нему. Обняв широкие, мощные плечи великана, она подпрыгнула и расцеловала его в обе щеки. Потом, рассмеявшись, отстранилась от него и воскликнула:
— Брат Паскуаль! Ну надо же! Как я рада тебя видеть! Ну и чудеса — сколько бы ты ни бродил по горам, твой живот ничуть не уменьшается?! — и ткнула указательным пальцем в складки рясы повыше веревочного пояса.
— Что ты такое говоришь, Розита? — забыв, что собирался выговорить ей, произнес монах. — Живот мой не так уж и велик; просто я подтянул рясу повыше, чтобы было легче идти. Вот и получились складки, хотя на самом деле я вовсе не толстый.
— Ни за что не поверю, пока не увижу собственными глазами, — воскликнула Розита.
— Ну, тогда… — По простоте душевной монах уже начал приподнимать рясу, но, опомнившись, остановился. — Ах, Розита, — покачал головой укоризненно, — ты ведешь себя как чертенок. И сам старый черт всегда где-то рядом с тобой.
— Потому что
— Уж это точно, — согласился брат Паскуаль. — Ты очень красивая девушка, Розита.
— Небось ты каждый день встречаешь женщин в тысячу раз красивей, чем я, — поддела его Розита.
— Ну что ты! — не согласился монах. — Когда я брожу по горам и иногда размышляю о прекрасных женщинах, то у них у всех оказывается твое лицо.
— А что ты делаешь здесь, разгуливая среди скал? — полюбопытствовала девушка.
Монах выдернул из расселины посох, куда сам забил его, потом со всего маху вонзил палку на место.
— Послушай, Розита, бывают моменты, когда я просто не знаю, как мне разговаривать с тобой…
— А ты когда-нибудь знал, как надо разговаривать с женщинами, не считая старух, конечно?
— Я? Не уверен, — замялся брат Паскуаль.
— А почему не уверен?
— Потому что меня об этом никогда не спрашивали, — грустно признался монах. — А что, я совсем не умею разговаривать с женщинами?
— Ты говоришь так замечательно, что я просто не могу не любить тебя. — Розита снова попыталась расцеловать его.
Однако монах отстранил ее огромной ручищей:
— Дорогая, мне нужно кое-что сказать тебе.
— Я тебя слушаю. Может, поговорим по дороге?
— Во время ходьбы я сбиваюсь с мысли.
— Тогда зачем понапрасну тратишь столько времени, расхаживая по горам?
— Я хотел тебе что-то сообщить, и вот, пожалуйста, забыл, что именно, — сокрушенно вздохнул брат Паскуаль.
— Наверное, что-то насчет меня? — подсказала Розита.
— Ах да! — обрадовался монах. — Вернее, насчет этой замечательной… я хотел сказать — скверной песенки, что ты только что пела, Розита.
— Я думала, что, кроме гор и овец, меня никто не слышит, — улыбнулась девушка. — Братец, дорогой, я же пела ее не для мужчин.
— Почему ты всегда только и делаешь, что думаешь о мужчинах? — возмутился он.
— А о чем еще думать девушке?
— Ну, есть же эти горы, чистое голубое небо над ними, а за всем этим — вечное царство небесное.
— Но я спрашиваю, что делать девушке здесь, на земле?
— Цыц, Розита! Иногда ты выводишь меня из себя.
— Но, брат Паскуаль, если я стану петь о святом и возвышенном, то что останется на твою долю?
— Не знаю, — в замешательстве проговорил монах. Потом вдруг остановился и с силой опустил посох на землю. — Ты снова насмехаешься надо мной, Розита.
— Самую малость…
— И все же насмехаешься! Но вовсе не это сердит меня, Розита, а то, что ты расхаживаешь повсюду и распеваешь о мужчинах. Вот что печалит меня.
— Я пела не о мужчинах, а о ветре.
— Помилуй тебя Господь, бедное дитя! И прости меня, Господи, за то, что я не могу сердиться на нее.
— Но я же пела не о всех мужчинах, а только об одном.