Песнь Кали
Шрифт:
У меня похолодело в животе при этих словах.
– А как насчет капаликов? – спросил я.
– Насчет чего? – поинтересовался другой инспектор.
Сингх сказал что-то по-бенгальски и снова повернулся ко мне.
– Вы должны понять, мистер Лузак, что Общество капаликов пока остается – формально – мифом.
– Черт возьми, но ведь не миф, что кто-то пытался меня убить вчера ночью. И то, что наша девочка пропала, тоже не миф.
– Согласен,– ответил Сингх.– Но пока у нас нет твердых доказательств участия в этом деле тугов, гундов или так называемых капаликов. Дело осложняется еще
– Вот как,– пробормотал я.
Скрестив руки, Амрита посмотрела на троих полицейских.
– Следовательно, ничего существенного у вас нет? – спросила она.
Сингх бросил взгляд на коллег.
– Сдвигов нет.
Амрита кивнула и сняла трубку.
– Алло, это номер шесть-двенадцать. Не могли бы вы соединить меня с американским посольством в Нью-Дели? Да. Очень важно. Благодарю вас.
Полицейские заморгали. Я проводил их до двери, пока Амрита ждала звонка. В коридоре двое полицейских пошли прочь, а я ненадолго задержал Сингха.
– В чем необычность имени Камахьи Бхарати? Сингх провел рукой по усам.
– Камахья… это имя не распространено в Бенгалии.
– Почему?
– Это религиозное имя. Одного из воплощений… Парвати.
– Кали, вы хотите сказать.
– Да.
– Так почему же оно не распространено, инспектор? Ведь Рам и Кришн вокруг немало.
– Да,– согласился Сингх, смахнув ворсинку с манжета. Блеснул стальной браслет на запястье.– Да, но имя «Камахья», или его разновидность «Камакши», ассоциируется с одним очень непривлекательным воплощением Кали, которому когда-то поклонялись в большом храме в Ассаме. Некоторые из их ритуалов были очень вредными. Этот культ запрещен несколько лет тому назад. Храм заброшен.
Я кивнул. На это сообщение я никак не отреагировал. Вернувшись в номер, я стал спокойно дожидаться, когда Амрита закончит разговор по телефону. И все это время во мне нарастал безумный смех и наружу рвались вопли ярости.
Часов в пять того нескончаемого дня я спустился в вестибюль. Ощущение клаустрофобии довело меня до того, что стало трудно дышать. Но в вестибюле было не намного лучше. В сувенирной лавке я купил сигару, но продавец не сводил с меня глаз, а сочувствие во взгляде администратора граничило с презрением. Мне показалось, что мусульманская чета в вестибюле перешептывается обо мне, а когда из кафе вышли несколько официантов и стали показывать друг другу в мою сторону и пялиться на меня, это уже нельзя было приписать одному лишь разыгравшемуся воображению.
Я торопливо поднялся на шестой этаж, перепрыгивая через ступеньки, чтобы выпустить энергию. Английский обычай называть второй этаж первым позволил мне получить лишнюю нагрузку. Тяжело дыша, весь потный, я вышел в коридор нашего этажа. Амрита спешила мне навстречу.
– Есть что-нибудь? – спросил я.
– Я только что вспомнила очень важную вещь,– выпалила она, переводя дыхание.
– Что же?
– Эйб Бронштейн! Кришна упоминал Эйба Бронштейна, когда встречал
Амрита пошла к полицейскому сержанту в шестьсот четырнадцатый номер, а я тем временем заказал разговор со Штатами. Несмотря на то, что на коммутаторе сидел полицейский, помогавший ускорить дело, прошло не меньше получаса, прежде чем удалось дозвониться. У меня защемило в груди, когда я услышал из Нью-Йорка знакомое ворчание.
– Бобби, с добрым утром! Откуда ты звонишь, черт возьми? Звуки такие, будто ты с луны говоришь по какому-нибудь дешевому уоки-токи.
– Эйб, послушай. Послушай, пожалуйста.
По возможности коротко я рассказал ему об исчезновении Виктории.
– Ах ты, дьявол,– простонал Эйб.– Вот уж дерьмо так дерьмо.
Даже через десять тысяч миль дурной связи я ощущал глубокую боль в его голосе.
– Эйб, старина, ты меня слышишь? Один из подозреваемых в этом деле – парень по имени Кришна… М. Т. Кришна… но мы думаем, что его настоящее имя – что-то вроде Санджая. В четверг он встречал нас в аэропорту. Ты меня слышишь? Хорошо. Этот самый Кришна сказал, что работает в Фонде образования… это американский фонд… да… и что он встречает нас по просьбе своего шефа. Ни Амрита, ни я не помним, как он назвал шефа. Но он упомянул и твое имя, Эйб. Он особо выделил твое имя. Ты слышишь?
– Шах,– произнес Эйб сквозь гулкий шум.
– Что?
– Шах. А. Б. Шах. Я связался с ним сразу же после твоего вылета в Лондон и попросил протянуть тебе руку помощи, если понадобится.
– Шах,– повторил я, быстро записывая.– Отлично. Эйб, а где его искать? Он в Калькутте?
– Нет, Бобби. Шах – редактор «Таймс оф Индиа», но еще он работает советником по культуре при Фонде образования в Дели. Я познакомился с ним несколько лет назад, когда он учился в Колумбийском университете. Я никогда не слышал об этом сукином сыне Кришне.
– Спасибо, Эйб, ты очень помог.
– Черт возьми, Бобби, я так сожалею. Как Амрита?
– Превосходно. Кремень.
– Ага. Все будет хорошо, Бобби. Ты должен верить. Они вернут тебе Викторию. С ней ничего не случится.
– Да, конечно.
– Дай знать, как пойдут дела. Буду у матери. У тебя есть ее телефон? Обязательно сообщи, если понадобится какая-нибудь помощь. О дьявол! Все будет хорошо, Бобби.
– Пока, Эйб. Спасибо.
Амрита не ограничилась одной лишь передачей информации Сингху; теперь она разговаривала по телефону с редакцией третьей из трех крупнейших газет Калькутты. Инструкции она выдавала повелительным тоном на хинди.
– Надо было сделать это раньше,– сказала она, положив трубку.– Теперь объявления не появятся до завтрашнего утра.
Амрита дала объявления на половину полосы в каждую из газет. Курьеры заберут копии фотографии, которую мы одолжили полиции. Награда в десять тысяч долларов назначается за любые сведения по данному делу; пятьдесят тысяч – за благополучное возвращение Виктории или любые сведения, которые приведут к ее возвращению, причем никаких вопросов не последует.
– Господи Иисусе,– тупо произнес я,– где же мы возьмем пятьдесят тысяч?