Песнь копья
Шрифт:
Когда глаза выживших вновь стали зрячими, они смогли увидеть пиратскую шхуну, на всех парусах бежавшую прочь; останки погибшего фрегата; Верховную мать Самшит, лежавшую в окружении свиты без сознания. Чёрное копьё Доргонмаур было рядом с ней и уже почти остыло.
Глава 4.
День 2 эпира месяца года 1650 Этой Эпохи, о. Ладосар.
Мальчишка лет четырнадцати-пятнадцати бежал по тропке, над которой вздымалась отвесная стена камня, а под ней был обрыв. Далеко внизу море билось о прибрежные скалы, полдень жарил плечи и голову сквозь накидку, а разъярённые
Путь взбирался выше, к небольшой площадке, с которой открывался безумно прекрасный вид на Седое море. Там мальчишку ожидала фигура в тёмном плаще с капюшоном. Бегун наконец достиг цели и сделал ещё несколько шагов, прежде чем смог остановиться. Он опёрся на дрожавшие колени и старался не упустить дыхание, не глотать воздух слишком жадно.
– Разве я позволял отдыхать?
Тёмная фигура подбросила в воздух длинный железный лом, который вонзился в камень рядом с мальчишкой. Тот едва успел вырвать тяжёлую ношу, шепча слово, пробуждающее чары, когда противник надвинулся на него. Магия придала сил, и отрок смог воздеть своё оружие. Два лома встретились с лязгом, боль прокатилась по рукам, но пальцы не разжались. Он отпрыгнул и перекувыркнулся в воздухе, уходя от второй атаки. Приземлившись, мальчик успел занять боевую стойку, но вновь пришлось бежать. Огромная тёмная фигура наступала, вертя своим ломом «мельницу», тяжёлое оружие словно потеряло вес, превратилось в прутик, так легки были движения.
Противник преследовал неотступно, стремительный и лукавый, его обманные выпады и захваты сулили боль, стоило лишь допустить ошибку. Но мальчишка скользил как угорь, упархивал беспечным мотыльком… пока собранные щепоткой пальцы не ужалили в грудь. Из отрока выбили дух, боль отдалась во всех рёбрах, кожа в том месте лопнула и сквозь светлую ткань проступила кровь. В следующий миг лом противника замер у виска.
– Оби, Оби, Оби, – укоризненно проговорил тот, – мастер по боям без боя. Убегать, уворачиваться, отводить удары, всё это ты освоил великолепно, однако, пока не станешь нападать, победы не одержишь.
Названный Оби, морщась, встал.
– Я не ищу побед, учитель, мне достаточно защищаться.
Усталый вздох.
– Одним щитом не отмашешься, не накроешь ни себя, ни кого иного. Упреждающее нападение – лучшая из всех защит, я сам понял это слишком поздно, однако должен передать науку тебе, спасти годы твоей жизни от заблуждений. Если битвы не миновать, Оби, бей первым. Бей сильно и беспощадно.
Отрок поднял глаза на своего учителя, и в этих огромных зерцалах души отражалось лишь упрямство. Человек с такими глазами примет тысячу ударов, но не пожелает ударить сам. Неистовая сила, заключённая в противоестественной доброте.
Обадайя осенил себя знаком Святого Костра.
– С божьей помощью, оборонюсь, учитель!
Тому оставалось только покачать головой.
– Кажется, я перестарался. Рёбра целы?
Мальчик опустил взгляд на пятно крови, приложил к нему мозолистую ладонь, и та засветилась. Рана под одеждой исчезла, свежая кровь превратилась
Они скинули капюшоны.
Обадайя, подросток с наливавшимся силой юным телом, тёмными вившимися волосами, и глазами, что горели внутренним светом. Свыше ему была дарована нежная красота, очаровательная в пухлых губах, пушке, что никак не мог переродиться в щетину, и длинных ресницах. Даже немного сколотый резец казался милым в этой картине.
Его учитель, облачённый в тёмное, был намного выше и очень широк в плечах. Ликом своим мужественный; хоть и не старый, он имел белые волосы, с единственной вороной прядью, заплетённые в косу. Твёрдое лицо выражало покой, но в глубине нечеловеческих глаз застыла печаль. Их радужки походили на ярко-жёлтый янтарь, а от солнца зрачки превратились в тонкие вертикальные щёлочки.
Майрон глубоко и размеренно дышал, раздувая грудь как кузнечные мехи. Он подставлял лицо касаниям ветра и слушал крики чаек, а также брань харпесок, которые боялись подлетать близко. Учитель Оби был столь меток, что брошенный камень всегда настигал цель и разил насмерть. Но на глазах ученика он старался проявлять смирение.
– Сегодня, – сказал Майрон Синда, – будет хорошая ночь. Подходящая. Сегодня мы пойдём в рощу. Ты ждал этого, ученик?
– Очень ждал! – воскликнул Оби, расцветая улыбкой.
– Значит, обойдёмся без дыхательной практики. Бежим обратно, тренировка ещё не закончена!
Учитель ринулся по тропке над скалами так резво, что Оби смог нагнать его лишь когда дорога углубилась в лес, покрывавший большую часть острова Ладосар.
Извилистые дорожки, проложенные некогда, обегали самую чащу, ту часть, где деревья росли непомерно великими. Некоторые пути взбирались на скальные хребты Ладосара, – прибрежные и внутренние, – огибали озёра и перебирались через ручьи по выгнутым мостикам. За те семь лет учитель даром времени не терял.
Посреди холмистых лесов, укрытая от глаз всего мира, стояла усадьба. Каменная стена окружала большой двор, где был просторный и уютный дом о двух поверхов, с красной черепицей и белёными каменными стенами. Из крыши поднимался высокий дымохода, под окнами росла, переползая на дом монастырская роза, а часть двора укрывал навес из виноградных лоз. Стояла там конюшня для небесных скакунов, оранжерея, баня, кузница, отдельная алхимическая лаборатория и амбар.
Когда хозяева приблизились, ворота сами распахнулись.
– Сегодня занятий не будет, – сказал учитель, направляясь в кабинет, – отдохни, нам обоим понадобятся силы.
Оби остался в приятном волнении и предвкушении, но глядя в широкую спину, он понимал, что учитель волновался едва ли не сильнее.
С тех пор как Обадайя стал учеником Майрона Синды, и тот привёз его на остров, жизнь мальчика подчинялась строгому распорядку. Он жил тренировками и уроками магии, проводил дни в кузнице и в лаборатории, слушал лекции в домашней библиотеке и практиковался внутри магического круга. Иногда учитель брал его в глубь острова, чтобы вместе искать редкие ингредиенты для зелий, изучать бестиарий; и совсем редко они переправлялись через пролив. Дикая Земля, что раскинулась на юге, была суровым испытанием, но и там он продолжал учиться. Старая Эгге многое могла поведать и ещё больше показать.