Песнь крови
Шрифт:
Чазу пришло в голову: наверняка Карацина — лучший из доступных источников.
— Вы на нее надавите, — увещал Ездока. — Она знает куда больше, чем рассказывает.
Ездок глянул на варвара с удивлением — тот покраснел. Ведь все видели: на людях вовсю за Карациной ухаживал, и она, кажется, благосклонно ухаживания принимала. И вдруг — надавить?
— Не стоит пока на нее давить, — успокоил Ездок, улыбаясь. — Она была рабыней — и хуже: разменной монетой в игре. Ей нужно время принять и понять свободу. Она сама должна решить, рассказать либо отмолчаться. Шай Хи умер — и с ним сгорело,
Надо сказать, многие из-за того ворчали: не чересчур ли чести генералу, тоже выискался главный герой! Ездок же был доволен: генерал отвлекал внимание от нового Защитника и его людей.
— Пройдись с нею по лавкам, пусть обзаведется гардеробом в нашем стиле. Я не слишком хорошо знаю женщин, но, думаю, нет женщины, чье настроение не поднялось бы от похода по магазинам — в особенности если платит не она.
— По-моему, она и в своем неплохо выглядит, — проворчал Чаз.
— Само собой, по-твоему. Она почти все время полуголая ходит. Но нельзя же ей в таком виде по улицам!
Чаз еще поворчал — он слишком хорошо знал, как женщины бродят по магазинам. Да и не хотелось ему Карацину выставлять напоказ городским щеголям, получать неизбежные приглашения и по светским приемам с ней таскаться. Но все же, вздохнув, пошел.
Нужно так нужно, потерпим. К тому же вдруг сердечко Карацины от таких милостей подтает?
36
Генерал Прокопий без большой радости пригласил команду Ездока в свою персональную ложу в Малом цирке, да и то лишь после упреков в неблагодарности и желании присвоить славу. Все знали: именно сын Жерка, уже утвердившийся как Защитник, — главный герой сражения с восточным колдуном. Пара слов, сказанных в нужном месте — в особенности с варварской прямотой и беспардонностью, — могли сделать генерала единственным зрителем устроенных игрищ. Так что Прокопий решил не рисковать подобным унижением и приглашение прислал.
Но кроме Чаза с Карациной зрелищ захотел только Шпат. Неугомонный книжник разработал систему игры на скачках и рвался испытать ее в деле. Су-Ча бы посетил с удовольствием, но насчет ему подобных закон был неумолим: нечистым на состязаниях — не место! Кто знает, как они способны повлиять на результат? А деньги-то ставятся огромные, играющих — тысячи и тысячи.
Карацина смотрелась сногсшибательно в белом плиссированном платье, ниспадавшем до щиколоток, но оставлявшем открытыми руки, — загадочная, экзотичная, элегантная. Пышные волосы собраны в косу, лежащую изящно на высокой груди.
Тысячи взглядов устремились к генеральской ложе, жадно оглядывая прекрасную иноземку. Тысячи мужчин вздыхали, восхищенные, и спрашивали друг друга: кто это?
Варвар же ощущал себя невзрачным, никчемным, неуклюжим увальнем. Но все же — меч-то его по-прежнему за спиной, огромный варварский меч, в городе
Генеральскую ложу прикрывал от солнца цветастый балдахин — особая почесть от короля. Лишь ложа монарха была так же украшена.
Чаз плюхнулся на каменную скамью, кряхтя.
— Спасибо за гостеприимство! В такие дни, ей-богу, лучше дома оставаться.
Жара висела липкая, влажная.
Генерал обернулся, приложил палец к губам — тише! Колесницы уже выстроились, герольд готовился объявлять участников.
— Ты мне ничего не рассказывал про свою землю, — шепнула Карацина.
— И ты мне — про свою, дорогая. Так что мы квиты.
Шпат, прибывший заранее, уселся прямо за генералом и лихорадочно чертил на восковой табличке. Заслышав варварский басок, обернулся, скорчив недовольную гримасу, — к чему хамство такое?!
— Там у вас на колесницах ездят?
Чаз глянул на женщину с подозрением — что за нелепые расспросы в такое-то время? Зачем?
— Нет, мы на пони скачем. По лесу и без седла.
Тут к недовольной гримасе Шпата добавилась генеральская. Герольд принялся объявлять колесничих и представляемые ими конюшни. Карацина сообразила наконец, умолкла и далее сидела тихо, наблюдая скачки.
А Чаз уже не смотрел ни на нее, ни на скачки. Высоко в небе над цирком парило нечто, слишком малое для облака либо воздушного корабля, но слишком большое для птицы. И кое-кто из зрителей посматривал на небо вместо беговой дорожки.
Варвар ступил к краю балдахина и успел заметить кончик большого крыла, мелькнувший за краем цирка.
— Не иначе Су-Ча проказит, — подумал вслух.
— Вряд ли.
Варвар вздрогнул: Шпат подошел неслышно.
— У беса стиль. Он бы ярким был, красочным. А эта тварь растрепанная и невзрачная.
Тут поднялся шум и гам — колесницы пошли вплотную, оттирая друг дружку. Публика голосила, предвкушая яростную борьбу перед финишем.
— Она давно здесь? — прокричал Чаз.
— Все утро. Вон зашла на новый круг.
— Выглядит будто ястреб — только с меня величиной.
Карацина подошла к ним. Завидев ястреба, охнула, побледнела.
— Знаешь, что это? — спросил Чаз.
Она кивнула. Но объяснить не успела — Прокопий зашипел злобно:
— Если вы никак успокоиться не можете, подите прочь!
Птица описала полкруга, рассматривая амфитеатр, уставилась на генеральскую ложу. Карацина охнула снова, лицо ее сделалось серым.
Птица сложила крылья и рухнула вниз, выставив когти — нацелившись прямо в Чаза!
Тот швырнул Карацину и завизжавшего Шпата под навес, выхватил меч, изготовился. Колесницы уже близились к финишу, три первых — колесо к колесу. Толпа выла и рыдала. Лишь немногие, сидевшие вблизи генеральской ложи, заметили меч в руках варвара и глянули на небо — но затем уж перекричали и завзятых болельщиков.
Варвар приготовился погибнуть с честью — но тут подскочила Карацина. Была она страшна и прекрасна: волосы пылали огнем, глаза — дымные вихри. Крича, протянула к ястребу руки — сияющие, будто раскаленные докрасна.