Гневом вспыхнул Гайавата,Возвратившись на деревню,Увидав народ в смятенье,Услыхавши, что наделалДерзкий, хитрый По-Пок-Кивис,Задыхался он от гнева;Злобно стискивая зубы,Он шептал врагу проклятья,Бормотал, гудел, как шершень.«Я убью его, – сказал он, —Я убью, найду злодея!Как бы ни был путь мой долог,Как бы ни был путь мой труден,Гнев мой все преодолеет,Месть моя врага настигнет!»Тотчас кликнул он соседейИ поспешно устремилсяПо следам его в погоню, —По лесам, где проходил онНа прибрежье Гитчи-Гюми;Но никто врага не встретил:Отыскали только местоНа траве, в кустах черники,Где лежал он, отдыхая,И примял цветы и травы.Вдруг на Мускодэ зеленой,На долине под горами,Показался По-Пок-Кивис:Сделав дерзкий знак рукою,На бегу он обернулся,И с горы, ему вдогонку,Громко крикнул Гайавата:«Как бы ни был путь мой долог,Как бы ни был путь мой труден,Гнев мой все преодолеет,Месть моя тебя настигнет!»Через скалы, через реки,По кустарникам и чащамМчался хитрый По-Пок-Кивис,Прыгал, словно антилопа.Наконец остановилсяНад прудом в лесной долине,На плотине, возведеннойОсторожными бобрами,Над разлившимся потоком,Над затоном полусонным,Где в воде росли деревья,Где кувшинчики желтели,Где камыш шептал, качаясь.Над затоном По-Пок-КивисСтал на гать из пней и сучьев;Сквозь нее вода сочилась,А по ней ручьи бежали;И со дна пруда к плотинеВыплыл бобр и стал большими,Удивленными глазамиИз воды смотреть на гостя.Над затоном По-Пок-КивисПред бобром стоял в раздумье,По ногам его струилисьРучейки сребристой влагой,И с бобром заговорил он,Так сказал ему с улыбкой:«О мой друг Амик! Позволь мнеОтдохнуть в твоем вигваме,Отдохнуть в воде прохладной, —Преврати меня в Амика!»Осторожно бобр ответил,Помолчал и так ответил:«Дай я с прочими бобрамиПосоветуюсь сначала».И, ответив, опустился,Как тяжелый камень, в воду,Скрылся в чаще темно-бурыхТростников и листьев лилий.Над затоном По-Пок-КивисЖдал бобра на зыбкой гати;Ручейки с невнятным плескомПо ногам его бежали,Серебристыми струямиС гати падали на камниИ спокойно разливалисьМеж камнями по долине;А кругом листвой зеленойЛес шумел, качались ветви,И сквозь ветви свет и тени,По земле скользя, играли.Не спеша, поодиночкеСобрались бобры к плотине;Осторожно показаласьГолова, потом другая,Наконец весь пруд широкийРыльца черные покрыли,Лоснясь в ярком блеске солнца.И к бобрам с улыбкой хитройОбратился По-Пок-Кивис:«О друзья мои! Покойно,Хорошо у вас в вигвамах!Все вы опытны и мудры,Все на выдумки искусны,Превратите же скорееИ меня в бобра, Амика!»«Хорошо! – Амик ответил,Царь бобров, Амик, ответил. —Опускайся с нами в воду,Опускайся в пруд с бобрами!»Молча в тихий пруд с бобрамиОпустился По-Пок-Кивис.Черной, гладкой и блестящейСтала вся его одежда,А хвосты лисиц на пяткахВ толстый черный хвост слилися,И бобром стал По-Пок-Кивис.«О друзья мои, – сказал он, —Я хочу быть выше, больше,Больше всех бобров на свете»,«Хорошо, – Амик ответил, —Вот когда придем в жилище,В наш вигвам на дне потока,В десять раз ты станешь больше».Так под темною водоюШел с бобрами По-Пок-Кивис,Под водою, где лежалиВетви, пни и груды корма,И пришел с бобрами к арке,Что вела в вигвам обширный.Там опять он превратился,В десять раз стал выше, больше,И
бобры ему сказали:«Будь у нас вождем отныне,Будь над нами властелином».Но недолго По-Пок-КивисМог почетом наслаждаться:Бобр, поставленный на стражеВ чаще шпажников и лилий,Вдруг воскликнул:«Гайавата! Гайавата на плотине!»Вслед за этим раздалисяНа плотине крики, говор,Треск валежника и топот,А вода заволновалась,Стала падать, понижаться,И бобры поняли в страхе,Что плотина прорвалася.С треском рухнула и крышаИх просторного вигвама;В щели крыши засверкалоСолнце яркими лучами,И бобры поспешно скрылисьПод водой, где было глубже;Но могучий По-Пок-КивисНе пролез за ними в двери:Он от гордости и пищи,Как пузырь, распух, раздулся,В щели крыши ГайаватаНа него смотрел и громкоВосклицал: «О По-Пок-Кивис!Тщетны все твои уловки,Бесполезны превращенья, —Не спасешься, По-Пок-Кивис!»Без пощады колотилиПо-Пок-Кивиса дубины,Молотили, словно маис,На куски разбили череп.Шесть охотников высокихПоложили на носилки,Понесли его в деревню;Но не умер По-Пок-Кивис,Джиби, дух его, не умер.Он барахтался, метался,Изгибаясь и качаясь,Как дверные занавескиИзгибаются, качаясь,Если ветер дует в двери,И опять собрался с силой,Принял образ человека,Встал и в бегство устремилсяПо-Пок-Кивисом лукавым.Но от взоров ГайаватыНе успел в лесу он скрыться;В голубой и мягкий сумракПод ветвями дальних сосен,К светлой просеке за нимиВихрем мчался По-Пок-Кивис,Нагибая ветви с шумомНо сквозь шум ветвей он слышал,Что его, как бурный ливень,Настигает Гайавата.Задыхаясь, По-Пок-КивисНаконец остановилсяПеред озером широким,По которому средь лилий,В тростниках, меж островами,Тихо плавали казарки,То скрываясь в тень деревьев,То сверкая в блеске солнца,Подымая кверху клювы,Глубоко ныряя в воду.«Пишнэкэ! – воскликнул громкоПо-Пок-Кивис. – ПревратитеПоскорей меня в казарку,Только в самую большую, —В десять раз сильней и больше,Чем другие все казарки!»Но едва они успелиПревратить его в казарку —В исполинскую казаркуС круглой лоснящейся грудью,С парой темных мощных крыльевИ с большим широким клювом, —Как из леса с громким крикомСтал пред ними Гайавата!С громким криком поднялисяИ казарки над водою,Поднялися шумной стаейИз озерных трав и лилийИ сказали: «По-Пок-Кивис!Будь теперь поосторожней, —Берегись смотреть на землю,Чтобы не было несчастья,Чтоб беды не приключилось!»Смело путь они держали,Путь на дальний, дикий север,Пролетали то в тумане,То в сиянье ярком солнца,Ночевали и кормилисьВ камышах болот пустынныхИ с зарей пустились дальше.Плавно мчал их южный ветер,Дул свежо и сильно в крылья.Вдруг донесся к ним неясный,Отдаленный шум и говор,Донеслись людские речиИз селения под ними:То народ с земли дивилсяНа невиданные крыльяПо-Пок-Кивиса-казарки, —Эти крылья были шире,Чем дверные занавески.По-Пок-Кивис слышал крики,Слышал голос Гайаваты,Слышал громкий голос Ягу,Позабыл совет казарок,С высоты взглянул на землю —И в одно мгновенье ветерПодхватил его, смял крыльяИ понес, вертя, на землю.Тщетно справиться хотел он,Тщетно думал удержаться!Вихрем падая на землю,Он порой то землю видел,То казарок в синем небе,Видел, что земля все ближе,А простор небес – все дальше,Слышал громкий смех и говор,Слышал крики все яснее,Потерял из глаз казарок,Увидал внизу вигвамыИ с размаху пал на землю, —С тяжким стуком средь народаПала мертвая казарка!Но его лукавый Джиби,Дух его, в одно мгновеньеПринял образ человека,По-Пок-Кивиса-красавца,И опять пустился в бегство,И опять за ним в погонюУстремился Гайавата,Восклицая: «Как бы ни былПуть мой долог и опасен,Гнев мой все преодолеет,Месть моя тебя настигнет!»В двух шагах был По-Пок-Кивис,В двух шагах от Гайаваты,Но мгновенно закружился,Поднял вихрем пыль и листьяИ исчез в дупле дубовом,Перекинулся змеею,Проскользнул змеей под корни.Быстро правою рукоюИскрошил весь дуб на щепкиГайавата, – но напрасно!Вновь лукавый По-Пок-КивисПринял образ человекаИ помчался в бурном вихреК Живописным Скалам красным,Что с прибрежья озираютВсю страну и Гитчи-Гюми.И Владыка Гор могучий,Горный Манито могучий,Распахнул пред ним ущелье,Распахнул широко пропасть, —Скрыл его от ГайаватыВ мрачном каменном жилище,Ввел его с радушной ласкойВ тьму своих пещер угрюмых.А снаружи Гайавата,Пред закрытым входом стоя,Рукавицей, Минджикэвон,Пробивал в горе пещерыИ кричал в великом гневе:«Отопри! Я Гайавата!»Но Владыка Гор не отпер,Не ответил ГайаватеИз своих пещер безмолвных,Из скалистой мрачной бездны.И простер он руки к небу,Призывая ЭннэмикиИ Вэвэссимо на помощь,И пришли они во мраке,С ночью, с бурей, с ураганом,Пронеслись по Гитчи-ГюмиС отдаленных Гор Громовых,И услышал По-Пок-КивисТяжкий грохот Эннэмики,Увидал он блеск огнистыйГлаз Вэвэссимо и в страхеЗадрожал и притаился.Тяжкой палицей своеюСкалы молния разбилаНад преддверием пещеры,Грянул гром в ее средину,Говоря: «Где По-Пок-Кивис?»И рассыпались утесы,И среди развалин мертвымПал лукавый По-Пок-Кивис,Пал красавец Йенадиззи.Благородный ГайаватаВынул дух его из телаИ сказал: «О По-Пок-Кивис!Никогда уж ты не примешьСнова образ человека,Никогда не будешь большеТанцевать с беспечным смехом,Но высоко в синем небеБудешь ты парить и плавать,Будешь ты Киню отныне —Боевым Орлом могучим!»И живут с тех пор в народеПесни, сказки и преданьяО красавце Йенадиззи;И зимой, когда в деревнеВихри снежные гуляют,А в трубе вигвама свищет,Завывает буйный ветер, —«Это хитрый По-Пок-КивисВ пляске бешеной несется!» —Говорят друг другу люди.
Смерть Квазинда
Далеко прошел по светуСлух о Квазинде могучем:Он соперников не ведал,Он себе не ведал равных.И завистливое племяЗлобных Гномов и Пигмеев,Злобных духов Пок-Уэджис,Погубить его решило.«Если этот дерзкий Квазинд,Ненавистный всем нам Квазинд,Поживет еще на свете,Все губя, уничтожая,Удивляя все народыДивной силою своею, —Что же будет с Пок-Уэджис? —Говорили Пок-Уэджис. —Он растопчет нас, раздавит,Он подводным злобным духамВсех нас кинет на съеденье!»Так, пылая лютой злобой,Совещались Пок-УэджисИ убить его решили,Да, убить его, – избавитьМир от Квазинда навеки!Сила Квазинда и слабостьТолько в темени таилась:Только в темя можно былоНасмерть Квазинда поранить,Но и то одним оружьем —Голубой еловой шишкой.Роковая тайна этаНе была известна смертным,Но коварные Пигмеи,Пок-Уэджис, знали тайну,Знали, как врага осилить.И они набрали шишек,Голубых еловых шишекПо лесам над Таквамино,Отнесли их и сложилиНа ее высокий берег,Там, где красные утесыНависают над водою,Сами спрятались и сталиПоджидать врага в засаде.Было это в полдень летом;Тих был сонный знойный воздух,Неподвижно спали тени,В полусне река струилась;По реке, блестя на солнце,Насекомые скользили.В знойном воздухе далекоРаздавалось их жужжанье,Их напевы боевые.По реке плыл мощный Квазинд,По теченью плыл лениво,По дремотной Таквамино,Плыл в березовой пироге,Истомленный тяжким зноем,Усыпленный тишиною.По ветвям, к реке склоненным,По кудрям берез плакучих,Осторожно опустилсяНа него Дух Сна, Нэпавин;В сонме спутников незримых,Во главе воздушной рати,По ветвям сошел Нэпавин,Бирюзовой Дэш-кво-нэ-ши,Стрекозою, стал он тихоНад пловцом усталым реять.Квазинд слышал чей-то шепот,Смутный, словно вздохи сосен,Словно дальний ропот моря,Словно дальний шум прибоя,И почувствовал ударыТомагауков воздушных,Поражавших прямо в темя,Управляемых несметнойРатью Духов Сна незримых.И от первого удараОбняла его дремота,От второго – он бессильноОпустил весло в пирогу,После третьего – окрестностьПеред ним покрылась тьмою:Крепким сном забылся Квазинд.Так и плыл он по теченью, —Как слепой, сидел в пироге,Сонный плыл по Таквамино,Под прибрежными лесами,Мимо трепетных березок,Мимо вражеской засады,Мимо лагеря Пигмеев.Градом сыпалися шишки,Голубые шишки елейВ темя Квазинда с прибрежья.«Смерть врагу!» – раздался громкийБоевой крик Пок-Уэджис.И упал на борт пирогиИ свалился в реку Квазинд,Головою вниз, как выдра,В воду сонную свалился,А пирога, кверху килем,Поплыла одна, блуждаяПо теченью Таквамино.Так погиб могучий Квазинд,Но хранилось долго-долгоИмя Квазинда в народе,И когда в лесах зимоюБушевали, выли бури,С треском гнули и ломалиВетви стонущих деревьев, —«Квазинд! – люди говорили. —Это Квазинд собираетНа костер себе валежник!»
Привидения
Никогда хохлатый коршунНе спускается в пустынеНад пораненным бизономБез того, чтоб на добычуИ второй не опустился;За вторым же в синем небеТотчас явится и третий,Так что вскорости от крыльевСобирающейся стаиДаже воздух потемнеет.И беда одна не ходит;Сторожат друг друга беды;Чуть одна из них нагрянет, —Вслед за ней спешат другиеИ, как птицы, вьются, вьютсяЧерной стаей над добычей,Так что белый свет померкнетОт отчаянья и скорби.Вот опять на хмурый северМощный Пибоан вернулся!Ледяным своим дыханьемПревратил он воды в каменьНа реках и на озерах,С кос стряхнул он хлопья снега,И поля покрылись белой,Ровной снежной пеленою,Будто сам Владыка ЖизниСгладил их рукой своею.По лесам, под песни вьюги,Зверолов бродил на лыжах;В деревнях, в вигвамах теплых,Мирно женщины трудились,Молотили кукурузуИ выделывали кожи;Молодежь же проводилаВремя в играх и забавах,В танцах, в беганье на лыжах.Темным вечером однаждыПрестарелая НокомисС Миннегагою сиделаЗа работою в вигваме,Чутко слушая в молчанье,Не идет ли Гайавата,Запоздавший на охоте.Свет костра багряной краскойРазрисовывал их лица,Трепетал в глазах НокомисСеребристым лунным блеском,А в глазах у Миннегаги —Блеском солнца над водою;Дым, клубами собираясь,Уходил в трубу над ними,По углам вигвама тениИзгибалися за ними.И открылась тихо-тихоЗанавеска над порогом;Ярче пламя запылало,Дым сильней заволновался —И две женщины безмолвно,Без привета и без зова,Чрез порог переступили,Проскользнули по вигвамуВ самый дальний, темный угол,Сели там и притаились.По обличью, по одеждеЭто были чужеземки;Бледны, мрачны были обе,И с безмолвною тоскою,Содрогаясь, как от стужи,Из угла они глядели.То не ветер ли полночныйЗагудел в трубе вигвама?Не сова ли, Куку-кугу,Застонала в мрачных соснах?Голос вдруг изрек в молчанье:«Это мертвые восстали,Это души погребенныхК вам пришли из Стран Понима,Из страны Загробной Жизни!»Скоро из лесу, с охоты,Возвратился Гайавата,Весь осыпан белым снегомИ с оленем за плечами.Перед милой МиннегагойОн сложил свою добычуИ теперь еще прекраснейПоказался Миннегаге,Чем в тот день, когда за неюОн пришел в страну Дакотов,Положил пред ней оленяВ знак своих желаний тайных,В знак своей любви сердечной.Положив, он обернулся,Увидал в углу двух женщинИ сказал себе: «Кто это?Странны гостьи Миннегаги!»Но расспрашивать не стал их,Только с ласковым приветомПопросил их разделить с нимКров его, очаг и пищу.Гостьи бледные ни словаНе сказали Гайавате;Но когда готов был ужинИ олень уже разрезан,Из угла они вскочили,Завладели лучшей долей,Долей милой Миннегаги,Не спросясь, схватили дерзкоНежный, белый жир оленя,Съели с жадностью, как звери,И опять забились в угол,В самый дальний, темный угол.Промолчала Миннегага,Промолчал и Гайавата,Промолчала и Нокомис;Лица их спокойны были.Только Миннегага тихоПрошептала с состраданьем,Говоря: «Их мучит голод;Пусть берут, что им по вкусу,Пусть едят, – их мучит голод».Много зорь зажглось, погасло,Много дней стряхнули ночи,Как стряхают хлопья снегаСосны темные на землю;День за днем сидели молчаГостьи бледные в вигваме;Ночью, даже в непогоду,В ближний лес они ходили,Чтоб набрать сосновых шишек,Чтоб набрать ветвей для топки,Но едва светало, сноваПоявлялися в вигваме.И всегда, когда с охотыВозвращался Гайавата,В час, когда готов был ужинИ олень уже разрезан,Гостьи бледные бесшумноИз угла к нему кидались,Не спросясь, хватали жадноНежный, белый жир оленя —Долю милой Миннегаги —И скрывались в темный угол.Никогда не упрекнул ихДаже взглядом Гайавата,Никогда не возмутиласьПрестарелая Нокомис,Никогда не показалаНедовольства Миннегага;Все они терпели молча,Чтоб права святые гостяНе нарушить грубым взглядом,Не нарушить грубым словом.В полночь раз, когда печальноДогорал костер, краснея,И мерцал дрожащим светомВ полусумраке вигвама,Бодрый, чуткий ГайаватаВдруг услышал чьи-то вздохи,Чьи-то горькие рыданья.С ложа встал он осторожно,Встал с косматых шкур бизонаИ, отдернувши над ложемИз оленьей кожи полог,Увидал, что это Тени,Гостьи бледные, вздыхают,Плачут в тишине полночной.И промолвил он: «О гостьи!Что так мучит ваше сердце?Что рыдать вас заставляет?Не Нокомис ли вас, гостьи,Ненароком оскорбила?Иль пред вами МиннегагаПозабыла долг хозяйки?»Тени смолкли, пересталиГорько сетовать и плакатьИ сказали тихо-тихо:«Мы усопших, мертвых души,Души тех, что жили с вами;Мы пришли из Стран Понима,С островов Загробной Жизни,Испытать вас и наставить.Вопли скорби достигаютК нам, в Селения Блаженных:То живые погребенныхПризывают вновь на землю,Мучат нас бесплодной скорбью;И вернулись мы на землю.Но узнали скоро, скоро,Что везде мы только в тягость,Что для всех мы стали чужды:Нет нам места, – нет возвратаМертвецам из-за могилы!Помни это, Гайавата,И скажи всему народу,Чтоб отныне и вовекиВопли их не огорчалиОтошедших в мир Понима,К нам, в Селения Блаженных.Не кладите тяжкой ношиС мертвецами в их могилы, —Ни мехов, ни украшений,Ни котлов, ни чаш из глины, —Эта ноша мучит духов.Дайте лишь немного пищи,Дайте лишь огня в дорогу.Дух четыре грустных ночиИ четыре дня проводитНа пути в Страну Понима;Потому-то и должны выНад могилами усопшихС первой ночи до последнейЖечь костры неугасимо,Освещать дорогу духам,Озарять веселым светомИх печальные ночлеги.Мы идем, прости навеки,Благородный Гайавата!И тебя мы искушали,И твое терпенье долгоМы испытывали дерзко,Но всегда ты оставалсяБлагородным и великим.Не слабей же, Гайавата,Не слабей, не падай духом:Ждут тебя еще труднееИ борьба, и испытанье!»И внезапно тьма упалаИ наполнила жилище,Гайавата же в молчаньеУслыхал одежды шорох,Услыхал, что кто-то поднялЗанавеску над порогом,Увидал на небе звездыИ почувствовал дыханьеЗимней полночи морозной,Но уже не видел духов,Теней бледных и печальныхИз далеких Стран Понима,Из страны Загробной Жизни.
Голод
О, зима! О, дни жестокой,Бесконечной зимней стужи!Лед все толще, толще, толщеСтановился на озерах;Снег все больше, больше, большеЗаносил луга и степи;Все грозней шумели вьюгиПо лесам, вокруг селенья.Еле-еле из вигвама,Занесенного снегами,Мог пробраться в лес охотник;В рукавицах и на лыжахТщетно по лесу бродил он,Тщетно он искал добычи, —Не видал ни птиц, ни зверя,Не видал следов оленя,Не видал следов Вабассо.Страшен был, как привиденье,Лес блестящий и пустынный,И от голода, от стужи,Потеряв сознанье, падал,Погибал в снегах охотник.О, Всесильный Бюкадэвин!О, могучий Акозивин!О, безмолвный, грозный Погок!О, жестокие мученья,Плач детей и вопли женщин!Всю тоскующую землюИзнурил недуг и голод,Небеса и самый воздухЛютым голодом томились,И горели в небе звезды,Как глаза волков голодных!Вновь в вигваме ГайаватыПоселилися два гостя:Так же мрачно и безмолвно,Как и прежние два гостя,Без привета и без зоваВ дом вошли они и селиПрямо рядом с Миннегагой,Не сводя с нее свирепых,Впалых глаз ни на минуту.И один сказал ей: «Видишь?Пред тобою – Бюкадэвин».И другой сказал ей: «Видишь?Пред тобою – Акозивин!»И от этих слов и взглядовСодрогнулось, сжалось страхомСердце милой Миннегаги;Без ответа опустилась,Скрыв лицо, она на ложеИ томилась, трепетала,Холодея и сгораяОт зловещих слов и взглядов.Как безумный устремилсяВ
лес на лыжах Гайавата;Стиснув зубы, затаившиВ сердце боль смертельной скорби,Мчался он, и капли потаНа челе его смерзались.В меховых своих одеждах,В рукавицах, Минджикэвон,С мощным луком наготовеИ с колчаном за плечами,Он бежал все дальше, дальшеПо лесам пустым и мертвым.«Гитчи Манито! – вскричал он,Обращая взоры к небуС беспредельною тоскою. —Пощади нас, о Всесильный,Дай нам пищи, иль погибнем!Пищи дай для Миннегаги —Умирает Миннегага!»Гулко в дебрях молчаливых,В бесконечных дебрях бора,Прозвучали вопли эти,Но никто не отозвался,Кроме отклика лесного,Повторявшего тоскливо:«Миннегага! Миннегага!»До заката одинокоОн бродил в лесах печальных,В темных чащах, где когда-тоШел он с милой Миннегагой,С молодой женою рядом,Из далеких стран Дакотов.Весел был их путь в то время!Все цветы благоухали,Все лесные птицы пели,Все ручьи сверкали солнцем,И сказала МиннегагаС беззаветною любовью:«Я пойду с тобою, муж мой!»А в вигваме, близ Нокомис,Близ пришельцев молчаливых,Карауливших добычу,Уж томилась пред кончиной,Умирала Миннегага.«Слышишь? – вдруг она сказала. —Слышишь шум и гул далекийВодопадов Миннегаги?Он зовет меня, Нокомис!»«Нет, дитя мое, – печальноОтвечала ей Нокомис, —Это бор гудит от ветра».«Глянь! – сказала Миннегага. —Вон – отец мой! ОдинокоОн стоит и мне киваетИз родимого вигвама!»«Нет, дитя мое, – печальноОтвечала ей Нокомис, —Это дым плывет, кивает!»«Ах! – вскричала Миннегага. —Это Погока сверкаютОчи грозные из мрака,Это он мне стиснул рукуЛедяной своей рукою!Гайавата, Гайавата!»И несчастный ГайаватаИздалека, издалека,Из-за гор и дебрей леса,Услыхал тот крик внезапный,Скорбный голос Миннегаги,Призывающий во мраке:«Гайавата! Гайавата!»По долинам, по сугробам,Под ветвями белых сосен,Нависавшими от снега,Он бежал с тяжелым сердцем,И услышал он тоскливыйПлач Нокомис престарелой:«Вагономин! Вагономин!Лучше б я сама погибла,Лучше б мне лежать в могиле!Вагономин! Вагономин!»И в вигвам он устремился,И увидел, как НокомисС плачем медленно качалась,Увидал и Миннегагу,Неподвижную на ложе,И такой издал ужасныйКрик отчаянья, что звездыВ небесах затрепетали,А леса с глубоким стономПотряслись до основанья.Осторожно и безмолвноСел он к ложу Миннегаги,Сел к ногам ее холодным,К тем ногам, что никогда ужНе пойдут за Гайаватой,Никогда к нему из домаУж не выбегут навстречу.Он лицо закрыл руками,Семь ночей и дней у ложаПросидел в оцепененье,Без движенья, без сознанья:День царит иль тьма ночная?И простились с Миннегагой;Приготовили могилуЕй в лесу глухом и темном,Под печальною цикутой,Обернули МиннегагуБелым мехом горностая,Закидали белым снегом,Словно мехом горностая, —И простились с Миннегагой.А с закатом на могилеБыл зажжен костер из хвои,Чтоб душе четыре ночиОсвещал он путь далекий,Путь в Селения Блаженных.Из вигвама ГайаватеВидно было, как горел он,Озаряя исподнизуВетви черные цикуты.И не раз в час долгой ночиПодымался ГайаватаНа своем бессонном ложе,Ложе милой Миннегаги,И стоял, следил с порога,Чтобы пламя не погасло,Дух во мраке не остался.«О, прости, прости! – сказал он. —О, прости, моя родная!Все мое с тобою сердцеСхоронил я, Миннегага,Вся душа моя стремитсяЗа тобою, Миннегага!Не ходи, не возвращайсяК нам на труд и на страданья,В мир, где голод, лихорадкаМучат душу, мучат тело!Скоро подвиг свой я кончу,Скоро буду я с тобоюВ царстве светлого Понима,Бесконечной, вечной жизни!»
След Белого
Средь долины, над рекою,Над замерзшею рекою,Там сидел в своем вигвамеОдинокий, грустный старец.Волоса его лежалиНа плечах сугробом снега,Плащ его из белой кожи,Вобивайон, был в лохмотьях,А костер среди вигвамаЧуть светился, догорая,И дрожал от стужи старец,Ослепленный снежной вьюгой;Оглушенный свистом бури,Оглушенный гулом леса.Угли пеплом уж белели,Пламя тихо умирало,Как неслышно появилсяСтройный юноша в вигваме.На щеках его румянецРазливался алой краской,Очи кроткие сияли,Как весенней ночью звезды,А чело его венчалаИз пахучих трав гирлянда.Улыбаясь и улыбкойВсе, как солнцем, озаряя,Он вошел в вигвам с цветами,И цветы его дышалиНежным, сладким ароматом.«О мой сын, – воскликнул старец, —Как отрадно видеть гостя!Сядь со мною на циновку,Сядь сюда, к огню поближе,Будем вместе ждать рассвета.Ты свои мне порасскажешьПриключения и встречи,Я – свои: свершил я в жизниНе один великий подвиг!»Тут он вынул Трубку Мира,Очень старую, чудную,С красной каменной головкой,С чубуком из трости, в перьях,Наложил ее корою,Закурил ее от угля,Подал гостю-чужеземцуИ повел такие речи:«Стоит мне своим дыханьемТолько раз на землю дунуть,Остановятся все реки,Вся вода окаменеет!»Улыбаясь, гость ответил:«Стоит мне своим дыханьемТолько раз на землю дунуть,Зацветут цветы в долинах,Запоют, заплещут реки!»«Стоит мне тряхнуть во гневеГоловой своей седою, —Молвил старец, мрачно хмурясь, —Всю страну снега покроют,Вся листва спадет с деревьев,Все поблекнет и погибнет,С рек и с тундр, с болотных топейУлетят и гусь и цапляК отдаленным, теплым странам;И куда бы ни пришел я,Звери дикие лесныеВ норы прячутся, в пещеры,Как кремень, земля твердеет!»«Стоит мне тряхнуть кудрями, —Молвил гость с улыбкой кроткой, —Благодатный теплый ливеньОросит поля и долы,Воскресит цветы и травы;На озера и болотаВозвратятся гусь и цапля,С юга ласточка примчится,Запоют лесные птицы;И куда бы ни пришел я,Луг колышется цветами,Лес звучит веселым пеньем,От листвы темнеют чащи!»За беседой ночь минула;Из далеких стран Востока,Из серебряных чертогов,Словно воин в ярких красках,Солнце вышло и сказало:«Вот и я! Любуйтесь солнцем,Гизисом, могучим солнцем!»Онемел при этом старец.От земли теплом пахнуло,Над вигвамом стали сладкоОпечи петь и Овейса,Зажурчал ручей в долине,Нежный запах трав весеннихИз долин в вигвам повеял,И при ярком блеске солнцаУвидал Сэгвон яснееСтарца лик холодный, мертвый:То был Пибоан могучий.По щекам его бежали,Как весенние потоки,Слезы теплые струями,Сам же он все уменьшалсяВ блеске радостного солнца —Паром таял в блеске солнца,Влагой всачивался в землю,И Сэгвон среди вигвама,Там, где ночью мокрый хворостВ очаге дымился, тлея,Увидал цветок весенний,Первоцвет, привет весенний,Мискодит в зеленых листьях.Так на север после стужи,После лютой зимней стужи,Вновь пришла весна, а с неюЗацвели цветы и травы,Возвратились с юга птицы.С ветром путь держа на север,В небе стаями летели,Мчались лебеди, как стрелы,Как большие стрелы в перьях,И скликалися, как люди;Плыли гуси длинной цепью,Изгибавшейся, подобноТетиве из жил оленя,Разорвавшейся на луке;В одиночку и попарно,С быстрым, резким свистом крыльев,Высоко нырки летели,Пролетали на болотаМушкодаза и Шух-шух-га.В чащах леса и в долинахПел Овейса синеперый,Над вигвамами, на кровлях,Опечи пел красногрудый,Под густым наметом сосенВорковал Омими, голубь,И печальный Гайавата,Онемевший от печали,Услыхал их зов веселый,Услыхал – и тихо вышелИз угрюмого вигвамаЛюбоваться вешним солнцем,Красотой земли и неба.Из далекого походаВ царство яркого рассвета,В царство Вебона, к Востоку,Возвратился старый Ягу,И принес он много-многоУдивительных новинок.Вся деревня собраласяСлушать, как хвалился ЯгуПриключеньями своими,Но со смехом говорила:«Уг! Да это точно – Ягу!Кто другой так может хвастать!»Он сказал, что видел мореБольше, чем Большое Море,Много больше Гитчи-ГюмиИ с такой водою горькой,Что никто не пьет ту воду.Тут все воины и женыДруг на друга поглядели,Улыбнулися друг другуИ шепнули: «Это враки!Ко, – шепнули, – это враки!»В нем, сказал он, в этом море,Плыл огромный челн крылатый,Шла крылатая пирога,Больше целой рощи сосен,Выше самых старых сосен.Тут все воины и старцыПоглядели друг на друга,Засмеялись и сказали:«Ко, не верится нам что-то!»Из жерла ее, сказал он,Вдруг раздался гром, в честь Ягу,Стрелы молнии сверкнули.Тут все воины и женыБез стыда захохотали.«Ко, – сказали, – вот так сказка!»В ней, сказал он, плыли люди,Да, сказал он, в этой лодкеЯ сто воинов увидел.Лица воинов тех былиБелой выкрашены краской,Подбородки же покрытыБыли густо волосами.Тут уж все над бедным ЯгуСтали громко издеваться,Закричали. Зашумели,Словно вороны на соснах,Словно серые вороны.«Ко! – кричали все со смехом. —Кто ж тебе поверит, Ягу!»Гайавата не смеялся, —Он на шутки и насмешкиСтрого им в ответ промолвил:«Ягу правду говорит нам;Было мне дано виденье,Видел сам я челн крылатый,Видел сам я бледнолицых,Бородатых чужеземцевИз далеких стран Востока,Лучезарного рассвета.Гитчи Манито могучий,Дух Великий и Создатель,С ними шлет свои веленья,Шлет свои нам приказанья.Где живут они, там вьютсяАмо, делатели меда,Мухи с жалами роятся.Где идут они – повсюдуВырастает вслед за нимиМискодит, краса природы.И когда мы их увидим,Мы должны их, словно братьев,Встретить с лаской и приветом.Гитчи Манито могучийЭто мне сказал в виденье.Он открыл мне в том виденьеИ грядущее – все тайныДней, от нас еще далеких.Видел я густые ратиНеизвестных нам народов,Надвигавшихся на Запад,Переполнивших все страны.Разны были их наречья,Но одно в них билось сердце,И кипела неустанноИх веселая работа:Топоры в лесах звенели,Города в лугах дымились,На реках и на озерахПлыли с молнией и громомОкрыленные пироги.А потом уже иноеПредо мной прошло виденье, —Смутно, словно за туманом:Видел я, что гибнут нашиПлемена в борьбе кровавой,Восставая друг на друга,Позабыв мои советы;Видел с грустью их остатки,Отступавшие на Запад,Убегавшие в смятенье,Как рассеянные тучи,Как сухие листья в бурю!»
Эпилог
На прибрежье Гитчи-Гюми,Светлых вод Большого Моря,Тихим, ясным летним утромГайавата в ожиданьеУ дверей стоял вигвама.Воздух полон был прохлады,Вся земля дышала счастьем,А над нею, в блеске солнца,На закат, к соседней роще,Золотистыми роямиПролетали пчелы, Амо,Пели в ярком блеске солнца.Ясно глубь небес сияла,Тихо было Гитчи-Гюми;У прибрежья прыгал Нама,Искрясь в брызгах, в блеске солнца;На прибрежье лес зеленыйВозвышался над водою,Созерцал свои вершины,Отраженные водою.Светел взор был Гайаваты:Скорбь с лица его исчезла,Как туман с восходом солнца,Как ночная мгла с рассветом;С торжествующей улыбкой,Полный радости и счастья,Словно тот, кто видит в грезахТо, что скоро совершится,Гайавата в ожиданьеУ дверей стоял вигвама.К солнцу руки протянул он,Обратил к нему ладони,И меж пальцев свет и тени,По лицу его играли,По плечам его открытым;Так лучи, скользя меж листьев,Освещают дуб могучий.По воде, в дали неясной,Что-то белое летело,Что-то плыло и мелькалоВ легком утреннем тумане,Опускалось, подымалось,Подходя все ближе, ближе.Не летит ли там Шух-шух-га?Не ныряет ли гагара?Не плывет ли Птица-баба?Или это Во-би-ваваБрызги стряхивает с перьев,С шеи длинной и блестящей?Нет, не гусь, не цапля это,Не нырок, не Птица-бабаПо воде плывет, мелькаетВ легком утреннем тумане:То березовая лодка,Опускаясь, подымаясь,В брызгах искрится на солнце,И плывут в той лодке людиИз далеких стран Востока,Лучезарного рассвета;То наставник бледнолицых,Их пророк в одежде черной,По воде с проводникамиИ с друзьями путь свой держит.И, простерши к небу руки,В знак сердечного привета,С торжествующей улыбкойЖдал их славный Гайавата,Ждал, пока под их пирогойЗахрустит прибрежный щебень,Зашуршит песчаный берегИ наставник бледнолицыхНа песчаный берег выйдет.И когда наставник вышел,Громко, радостно воскликнув,Так промолвил Гайавата:«Светел день, о чужеземцы,День, в который вы пришли к нам!Все селенье наше ждет вас,Все вигвамы вам открыты.Никогда еще так пышноНе цвела земля цветами,Никогда на небе солнцеНе сияло так, как ныне,В день, когда из стран ВостокаВы пришли в селенье наше!Никогда Большое МореНе бывало так спокойно,Так прозрачно и свободноОт подводных скал и мелей:Там, где шла пирога ваша,Нет теперь ни скал, ни мелей!Никогда табак наш не былТак душист и так приятен,Никогда не зеленелиНаши нивы так, как ныне,В день, когда из стран ВостокаВы пришли в селенье наше!»И наставник бледнолицых,Их пророк в одежде черной,Отвечал ему приветом:«Мир тебе, о Гайавата!Мир твоей стране родимой,Мир молитвы, мир прощенья,Мир Христа и свет Марии!»И радушный ГайаватаВвел гостей в свое жилище,Посадил их там на шкурахГорностаев и бизонов,А Нокомис подала имПищу в мисках из березы,Воду в ковшиках из липыИ зажгла им Трубку Мира,Все пророки, Джосакиды,Все волшебники, Вэбины,Все врачи недугов, Миды,С ними воины и старцыСобралися пред вигвамом,Чтоб почтить гостей приветом.Тесным кругом у порогаНа земле они сиделиИ курили трубки молча,А когда к ним из вигвамаВышли гости, так сказали:«Всех нас радует, о братья,Что пришли вы навестить насИз далеких стран Востока!»И наставник бледнолицыхРассказал тогда народу,Что пришел он им поведатьО святой Марии-Деве,О ее предвечном Сыне.Рассказал, как в дни былыеОн сошел на землю к людям,Как он жил в посте, в молитве,Как учил он, как евреи,Богом проклятое племя,На кресте его распяли,Как восстал он из могилы,Вновь ходил с ученикамиИ с земли вознесся в небо.И народ ему ответил:«Мы словам твоим внимали,Мы внимали мудрой речи,Мы должны о ней подумать.Всех нас радует, о братья,Что пришли вы навестить насИз далеких стран Востока!»И, простясь, все удалились,Разошлись к своим вигвамам,Рассказали на деревнеЮным воинам и женам,Что прислал Владыка ЖизниК ним гостей из стран Востока.От жары, в затишье полдня,Тяжким воздух становился;В полусне шептались сосныПозади вигвамов душных,В полусне плескались волныНа песчаное прибрежье,А на нивах, не смолкая,Пел кузнечик, Па-пок-кина.Спали гости Гайаваты,Истомленные жарою,В душном сумраке вигвама.Тихо вечер приближался,Освежая знойный воздух,И метало солнце стрелы,Пробивая чащи леса,В тайники его врываясь,Все осматривая зорко.Спали гости ГайаватыВ тихом сумраке вигвама.С мягких шкур встал Гайавата,И простился он с Нокомис,Тихим шепотом сказал ей,Чтоб гостей не потревожить:«Ухожу я, о Нокомис,Ухожу я в путь далекий,Ухожу в страну Заката,В край Кивайдина родимый.Но гостей моих, Нокомис,На тебя я оставляю:Сохраняй их и заботься,Чтоб ни страх, ни подозренье,Ни печаль их не смущали;Чтоб в вигваме ГайаватыИм всегда готовы былиИ приют, и кров, и пища».Так сказав ей, он покинулОтчий дом, пошел в селеньеИ простился там с народом,Говоря такие речи:«Ухожу я, о народ мой,Ухожу я в путь далекий:Много зим и много весенИ придет и вновь исчезнет,Прежде чем я вас увижу;Но гостей моих оставилЯ в родном моем вигваме:Наставленьям их внимайте,Слову мудрости внимайте,Ибо их Владыка ЖизниК нам прислал из царства света».На прибрежье ГайаватаОбернулся на прощанье,На сверкающие волныСдвинул легкую пирогу,От кремнистого прибрежьяОттолкнул ее на волны,«На закат!» – сказал ей тихоИ пустился в путь далекий.И закат огнем багрянымОблака зажег, и небо,Словно прерии, пылало;Длинным огненным потокомОтражался в Гитчи-ГюмиСолнца след, и, удаляясьВсе на запад и на запад,Плыл по нем к заре огнистой,Плыл в багряные туманы,Плыл к закату Гайавата.И народ с прибрежья долгоПровожал его глазами,Видел, как его пирогаПоднялась высоко к небуВ море солнечного блеска —И сокрылася в тумане,Точно бледный полумесяц,Потонувший тихо-тихоВ полумгле, в дали багряной.И сказал: «Прости навеки,Ты прости, о Гайавата!»И лесов пустынных недраСодрогнулись – и пронессяТяжкий вздох во мраке леса,Вздох: «Прости, о Гайавата!»И о берег волны с шумомРазбивались и рыдали,И звучал их стон печальный,Стон: «Прости, о Гайавата!»И Шух-шух-га на болотеИспустила крик тоскливый,Крик: «Прости, о Гайавата!»Так в пурпурной мгле вечерней,В славе гаснущего солнца,Удалился ГайаватаВ край Кивайдина родимый,Отошел в Страну Понима,К Островам Блаженных, в царствоБесконечной, вечной жизни!
Словарь индейских слов, встречающихся в «песне»
Аджидомо – белка.
Амик – бобр.
Амо – пчела.
Бимагут – виноградник.
Бэм-вава – звук грома.
Вабассо – кролик; север,
Ва-ва-тэйзи – светляк.
Вава – дикий гусь.
Вавбик – утес.
Вавонэйса– полуночник (птица).
Вагономин – крик горя.
Вампум – ожерелья, пояса и различные украшения из раковин и бус.