Песнь третья, О Троне и Дороге в неивестность
Шрифт:
– Угу. Учиться, и ещё учиться. Кто бы сомневался.
– Хилл притворно тяжело вздохнул.
– Зато кое у кого есть шансы пообломать зубы.
– Гроза орков...
– засмеялся Дайм.
– Не только. Ещё мантикоров, браконьеров и заговорщиков, - Шу состроила свирепую рожицу и показала ему язык.
Боги, как же, оказывается, бывает легко! Если не придумывать себе лишних проблем, а радоваться тому, что имеешь... наверное, это тоже магия? Или нет? И с какой стати надо было опасаться, что Шу любит ещё кого-то? Все равно как бояться, что кончится вода в океане или воздух в
Несколько минут Шу и Дайм болтали о какой-то шутливой ерунде, наслаждаясь вернувшейся свободой и открытостью. И снова возлюбленная оставила решать ему, идти дальше или оставить пока, как есть. Маркиз тоже готов был сейчас принять любое его решение - и спокойно уйти, и ждать сколько понадобится. Ну так он же просил доверия? Хоть и не ожидал, что получит его так сразу и безоговорочно. Непривычно. И слишком быстро. Но... обычные человеческие игры неуместны между теми, кто видит друг друга насквозь и принимает как есть. И, пожалуй, вовсе не нужно делать скидку на непривычность. Зачем отговорки перед самим собой?
– Вашему сиятельству не кажется, что анекдоты лучше пойдут с утра?
Не дав Шу опомниться, Хилл подхватил её на руки и отступил на шаг назад. Приглашающе улыбнулся Дайму и, не оборачиваясь, понес принцессу наверх. И, едва спустил её на пол в спальне, две пары рук принялись срывать с него одежду.
Он застонал, когда возлюбленная выскользнула из объятий и подтолкнула его к Дайму. Гибкое полуобнаженное тело, твердые мышцы бойца под пальцами, властные губы, пахнущие коняком. Глубокий и жаркий поцелуй, почти укус, сплетающиеся, словно в смертельной схватке, языки. Низкий рык и вжавшиеся друг в друга напряженные бедра. Нетерпеливые нежные руки, стягивающие остатки одежды и толкающие обоих на постель. Руки, отрывающие за волосы от почти покоренного зверя под ним.
Опрокинув его, Шу скользнула сверху и впилась в губы. Они не успел усадить её на себя, как его бедрами завладели мужские руки. Тут же за ними последовал и рот, заставив Хилла закричать.
Голова кружилась, поток желания и восторга уносил в неведомые дали. Хиллу казалось, что он пьян. Пьян страстью и нежностью, запахами и прикосновениями, стонами и вздохами. Он погружался в водоворот ощущений. Два обнаженных тела - бледное и смуглое, хрупкое и сильное. Запах хвои и кувшинок, мускуса и меда... Две пары глаз - сиреневых и бирюзовых - светящихся желанием, два сердца, стучащих в унисон с его собственным.
Хилл вынырнул из наваждения, задыхаясь и горя. Откатился от сплетенных в объятии тел, ловя ртом прохладный воздух. И засмотрелся. На разметавшиеся черные пряди, зажмуренные глаза, закушенную до крови губу... на дерзко розовеющие соски и смуглую руку, сжимающую маленькую грудь. На гибкого, сильного мужчину, скользящего вниз, ко впадине пупка, приникающего губами к завиткам меж стройных раскинутых ног.
Тонкие, почти жалобные стоны и горький, терпкий запах лишали его рассудка. Крохотная алая капелька на её губах притягивала и звала... Хилл слизал её, и встретил затуманенный шальной взгляд. Шу притянула его к себе, раскрывая губы, и вцепилась ногтями в плечо.
Он пил её блаженные стоны, проникая языком в глубину рта, кусая нежные губы.
Вспышка нестерпимого желания пронзила Хилла, когда Шу закричала. Прямо ему в губы. И забилась в экстазе. И тут же он почувствовал, как Дайм отодвигается от неё, отдавая... он вмял возлюбленную в постель своим телом и вонзился в содрогающееся лоно. С каждым толчком из её горла рвался крик, ногти вонзились в его ягодицы, ноги оплели бедра.
Приподнявшись на локтях, он смотрел в искаженное страстью запрокинутое лицо. И вбивался в неё все глубже, все сильнее. И сам кричал, изливаясь в жаркую, тесную влажность.
Тяжело дыша, он упал на неё - Шу так и не выпустила его из объятий, из себя.
– Тигренок, любимый...
– шептала она устало, оглаживая его плечи.
– Мой солнечный...
Ему не надо было видеть, как она улыбается довольно, он и так это чувствовал. И ещё он чувствовал восхищение и желание мужчины, смотрящего на них. Хилл поднял голову и взглянул на него. Прямо в светящиеся бирюзовые глаза. Голодные глаза.
– Моя.
Хилл поцеловал её, властно раскрывая податливый рот языком, снова вжимаясь в неё всем телом, утверждая права собственности.
– Моя...
– глядя в распахнутые сиреневые глаза любимой - но для голодного хищника рядом. Хищник в ответ довольно засмеялся и придвинулся вплотную
– Хилл... ещё, милый...
Шу облизала припухшие губы и подалась бедрами ему навстречу. Порочная, жадная улыбка и полуприкрытые глаза, красные следы укусов на белой коже... Хилл глухо зарычал и вошел в неё до конца, снова полный сил и страсти.
И, словно этого могло оказаться мало, почувствовал на пояснице сначала сильные руки, и тут же губы. Охваченный огнем вожделения, он не противился, когда Дайм развел его ноги и устроился между ними, лаская языком спину и жестко сжимая бедра.
– Ты хочешь, любовь моя?
– спросила Шу. Одной рукой она крепко держала его за волосы, а другой - Хилл чувствовал - лаская руку Дайма на его ягодице.
– Да... хочу...
Кожа под мужскими пальцами горела, от поцелуев и укусов разбегались острые мурашки. Хилл чувствовал себя свободным, диким животным, не знающим никаких запретов. Все, что доставляет наслаждение - все правильно. Брать и отдавать... властвовать и покоряться...
Влажный, жаркий язык, облизывающий место слияния двух тел, и твердые скользкие пальцы, проникающие в напряженное отверстие, трепещущее нежное тело под ним, тесная глубина, сжимающая его - Хилл стонал, теряя разум окончательно. Он был сейчас не только собой, но и Шу, и Даймом. Чувствовал их жажду и удовольствие, обладал и отдавался - языку, лижущему оба тела, мужское и женское, и двум настойчивым рукам, проникающим в мужское тело и в женское.
Он позволял растянувшим его пальцам управлять ритмом танца. Скользил во влажном лоне и не отрывал взора от сиреневых колдовских глаз. Пил её удовольствие и отдавал свое. И закричал вместе с ней, когда горячее и твердое вонзилось ему меж ягодиц, обжигая и терзая.