Песни черного дрозда (сборник)
Шрифт:
По крайней мере, здесь он не умрёт от голода.
Чутким ухом сквозь болезненную дрёму слышал он, как ночью прогудел над долиной вертолёт, и потом до самого утра в лесу было тихо.
А утром до него донёсся перестук копыт, лошадиный храп, голоса людей, но овчар только плотнее лёг на землю и не убежал из своих кустов. Сквозь густую заросль ожины он видел, как принесли к шалашу того, что в резиновых сапогах, и положили, укрыв с головой. И второго принесли и что-то делали с ним, а он орал от боли и проклинал всех докторов разными нехорошими словами.
Сына лесника среди этих не оказалось, запах принёс Самуру информацию только о чужих. Приехали два туриста-литовца и Александр Сергеевич, а с ними работники уголовного розыска, все верхами.
Браконьер, оставшийся в живых, но сильно искусанный, так толком и не мог рассказать, кто порвал его и доконал Матушенко. Из всех людей, кто побывал у шалаша, догадывался о роли Самура один Александр Сергеевич. Но он помалкивал. Чего зря говорить. Вот на следствии… А офицер милиции резко сказал браконьеру:
— Вы даже волкам осточертели, подлецы, даже они вас не терпят в лесу… И поделом!
Вскоре лесники и милиция уехали, захватив с собой раненого и того, кто стрелял в хозяина, а Сергеич повёл литовцев на приют, где команда Саши Молчанова все ещё ждала своего инструктора. Шёл он молча, склонив голову на грудь.
Он боялся, что Егор Иванович не выживет.
5
За все время, пока несли раненого через лес по плохой тропе вдоль берега Сочинки, от него не услышали ни одного слова. Вероятно, Молчанов был без сознания или слишком ослаб. Саша поминутно засматривал ему в лицо — такое неузнаваемое, прозрачно-белое, с желтизной лицо, как будто чужое. Глаза ввалились, чёрные густые брови закрыли глазницы.
Примерно на половине дороги Сергеич подозвал к себе отыскавшегося туриста, который топал сзади, критически осмотрел его рваную одежду и тихо сказал:
— Ты, шустрый, давай вперёд. На кордоне, само собой, скажешь, что несём Молчанова, запомни: лесника, Егора Ивановича. Пускай по-быстрому вызывают вертолёт с доктором, понятно? У них рация есть. Повтори.
— Вертолёт Молчанову, — сказал парень.
— Тяжело небось? — Сергеич глазами показал на винтовки. Парень нёс три ружья, вспотел.
— Ничо! — Турист храбрился, конечно. Он измотался по лесам, но ещё сохранил молодую самоуверенность. Ему все нипочём. Однако Сергеич взял у него карабин, и парень с винтовкой на каждом плече помчался вперёд. Ещё раз заблудиться он не мог — тропа все время шла вдоль реки.
Несли раненого без передышки, только местами менялись, когда немели плечи. Осторожно несли, молчали. И раненый не подавал голоса.
В километре от кордона их встретили и сменили. Старший шёпотом сказал:
— Рваный хлопец от вас прибежал. Вертолёт мы вызвали… Кто его? — перевёл взгляд на носилки.
— Кто же ещё… Охотнички до мяса.
Когда пришли к дому, ободранный турист крепко спал. Его не будили. Носилки оставили во дворе, чтобы лишний раз не беспокоить Молчанова. Стемнело. Вокруг ходили тихо, говорили шёпотом.
Уже ночью загрохотало в небе. Зажгли три костра на поляне. И тут Егор Иванович довольно внятно сказал:
— Не оставляй мать… Каково ей… Воды мне, сынок…
Саша закусил губы и с готовностью кинулся за водой. Но Сергеич воды не дал, только мокрой тряпкой вытер раненому усы и губы. Нельзя воду, когда в живот.
— Обидно, — с трудом сказал Молчанов. — Не на войне…
— Все обойдётся, Егор, — как можно веселей проговорил Сергеич. — Мы ещё походим, повоюем.
— С ним походишь, с Саней. — Он почему-то назвал сына так, как не называл никогда: Саней.
— Тебе больно? — спросил Саша, но отец не ответил и закрыл глаза.
Через мгновение спросил:
— Где Матушенко?
— Нету Матушенко. Прикончил его Самур. Сразу после этого.
— А-а… Береги Самура, сынок. И ещё… Снимите на тропе проклятые ловушки…
— Сделаем, Егор Иванович, — сказал старший лесник.
Саша не мог говорить. Лицо у него было мокрым от слез.
Сел вертолёт. Подошёл врач, сделал укол. Засыпая, Молчанов сказал:
— Не оставь нашу маму… Горы… Обидно…
С ним полетел Саша. Радиограммой вызвали из Камышков Елену Кузьминичну.
Но Молчанова не довезли. Он скончался в вертолёте. Над своими горами, притихшими в темноте.
Хоронили Егора Ивановича в Камышках. Приехали все лесники из заповедника, Борис Васильевич из Жёлтой Поляны. Друзья-товарищи. Они шли за гробом, как ходили по дорогам войны — по двое в ряд, — и смотрели перед собой строгими, невидящими глазами. У каждого за плечами висел карабин. Солдаты Кавказа.
На маленьком кладбище, среди крестов и пирамидок, стоял бетонный памятник с надписью: «Защитникам Кавказа».
Молчанова положили рядом. Речей не говорили. Сняли карабины и недружно дали один залп, второй, третий.
Хоронили защитника Кавказа.
Похоже, что война за счастье все ещё продолжалась.
6
Сказывали, что на похоронах лесника из Камышков сосед его, Михаил Васильевич Циба, плакал горючими слезами, а потом напился так, что побил в доме все, что могло биться. В заключение достал из тайника свою винтовку и тоже хрястнул её об угол.
Утром, придя в себя, он первым делом нашёл ружьё со сломанным ложем и, досадуя на свою глупую натуру, целый день свинчивал и клеил разбитое дерево, а восстановив ружьё, опять аккуратно смазал и спрятал в тайник.
Трудно его понять!
Приехала в Камышки Таня Никитина. Борис Васильевич повёл её и Сашу в лес, они долго оставались там. О чем говорили, никто не узнал.
Но когда Молчановым из милиции напомнили, что нужно сдать карабин, Борис Васильевич вмешался, и семью лесника больше не беспокоили. Отцовский карабин остался дома.