Песни чёрного дрозда
Шрифт:
Чёрный дрозд звонко, почти непрестанно пел на своём высоченном яворе. Обычно застенчивый, умеющий прятаться, он сидел так, чтобы видели все. Он увлечённо щёлкал, старательно выводил флейтовые, очень ясные звуки, а порой принимался пересмешничать, довольно похоже изображая шипение злой ласки, мяуканье рыси, карканье ворона и весёлый перебор чижиной песни. Он, как всегда, был весел, остроумен и начисто вычеркнул из памяти вчерашний поединок с лаской. Умолкая, дрозд прислушивался к звукам леса и терпеливо ожидал, когда его супруге потребуется смена.
Но
Дрозд с громким криком вспорхнул и, уступая щекочущему желанию поразмять косточки, а возможно, и с целью привлечь внимание дроздихи, полетел вдоль склона горы, быстро вымахав на самую границу цветущих лугов. Потоки тёплого воздуха качали его на невидимых волнах, сносили вниз над ущельями, бросали из стороны в сторону, и дрозд, наверное, испытывал огромное удовлетворение, всецело отдавшись захватывающей воздушной акробатике.
Облетев свою гору, дрозд плавно скользнул в долину и, все так же купаясь в потоке воздуха, обследовал её до старой лесовозной дороги. Только тут он позволил себе присесть на светло-зелёный бук. Тотчас раздалась его музыкальная трель. Исполнив её, он подскочил и нырнул вниз, где увидел, наконец, вчерашнего оленя, свидетеля схватки с коварной лаской.
Олень сперва услышал, а потом и заметил птицу, уши его дрогнули. Он стоял между двух горбатых скал, упрятав коричневое тело под густым кустом ольхи, выросшей у болотца. Олень, видно, собирался лечь, когда дрозд поприветствовал его как старого знакомого, и теперь ждал, не придумает ли ещё что-нибудь эта весёлая, забавная птица, его добрый друг и верный страж спокойствия.
Дрозд слетел пониже, закачался на тонюсенькой ветке почти над самой оленьей спиной, изобразив в звуках несомненное удовольствие от встречи. И тут же, желая повеселить животное, замяукал по-рысиному, а потом свистнул, как озорной мальчишка, и смело перескочил на спину оленя. Тот передёрнул кожей, повернул уши назад, а дрозд уже деловито переступал по спине и шарил клювом в густой оленьей шерсти. Рогач замер от наслаждения, уши его вяло свалились. Все спокойно, все хорошо, можно и постоять, пусть он там пощекочет в своё и в его удовольствие…
Идиллия кончилась внезапно. Дрозд подскочил, пересел на ветку и издал предупреждающее «че-еррк-фьють». Олень насторожился и подобрался, готовый умчаться. Но умная птица не повторила звука тревоги, а молча снялась и полетела вниз по долине, туда, где была дорога.
Каким-то очень изощрённым слухом или чутьём дрозд прежде оленя уловил странные и очень слабые звуки на этой дороге. Звуки в общем-то не привычные для леса, хотя и не страшные. Кажется, он их слышал уже не однажды. И теперь хотел проверить, так ли это.
В километре от оленя на дороге, полуприкрытой дубами, стоял человек с собакой. В руках его поблёскивал отполированный, чуть согнутый рог с красивым серебряным окладом и цепочкой, которая
Поперёк груди у лесного путника висело ружьё. Рядом, касаясь левой ноги, стояла огромная черно-белая собака с короткими ушами на широкой, лобастой морде.
Грозный вид человека с ружьём и собакой почему-то не испугал дрозда. Он бесстрашно уселся в тридцати метрах от них и, явно адресуясь к собаке, громко, даже вызывающе, протрещал своё длинное «черр-ка-черр-к», а потом ещё и присвистнул.
Человек быстро глянул в его сторону и усмехнулся. Затем поднял рог к губам, и томительно-длинный звук, чем-то напоминающий призывный крик рогача в осенние месяцы, опять пролетел над долиной.
Ничего нового или неожиданного: этого человека с собакой, этот странный для тихого леса звук чёрный дрозд знал и слышал; словом, они были знакомы.
Сделав круг над оленем, который все ещё стоял и напряжённо вслушивался в едва долетавший звук рога, дрозд уселся на ветку, произнёс длинную щёлкающую фразу без всякого намёка на тревогу и тут же вспорхнул, помчавшись теперь уже напрямую, к своим родным местам, к своему лохматому явору. Может быть, он там нужен?
Дроздиха встретила его укоризненным молчанием. Он по вертелся рядом, посвистел вполголоса, но она и не подумала слетать с гнёзда. Похоже, она и не заметила своего дружка, потому что все время была занята непонятным, несколько странным делом: приподнималась над гнездом, поворачивалась или, наклонив головку, заглядывала себе под брюшко и нет-нет да и вытаскивала клювом разорванные скорлупки, брезгливо сбрасывая их за борт гнёзда.
Когда она поднялась и села на край гнёзда, дрозд увидел в чашечке из пуха не шесть привычных, пятнисто-голубых яичек, а пять птенцов с широко раскрытыми розовыми ртами. Беззвучный вопль рвался из этих жадных, самозабвенно отверстых ртов.
Он подпрыгнул и полетел искать личинки.
Дроздиха ещё немного посидела на краю гнёзда, отдохнула, потом долго ворочала клювом и ножками потускневшее яйцо-болтун, наконец выкатила его из гнёзда и не без усилий сбросила вниз.
С этого дня на протяжении многих недель никто не слышал на склоне горы, где стоит большой явор, весёлой песни чёрного дрозда.
Ему было некогда. Не до песен. Более серьёзные дела.
Олень постоял ещё немного, потоптался и лёг, поджав под себя сильные ноги.
В это утро у него нашлась отличная лёжка: с обеих сторон скалы, над ним нависла раскидистая ольха, а сзади стояла густейшая поросль шиповника в цвету. Лишь впереди открывался довольно широкий обзор через негустой лес, который подымался постепенно мельчавшим березняком к опушке. А там начинался альпийский луг. Здесь олень проведёт день, а на вечерней заре опять подымется к лугам, где прекрасная, сладкая трава и недалеко солонец.
Он опустил голову с потяжелевшими молодыми рогами, ещё покрытыми тёмной бархатной кожурой, и закрыл глаза.