Песни народов Северного Кавказа
Шрифт:
Несколько особняком в этой галерее героев стоит образ старика Атабия, героя карачаево-балкарской песни. Его дочерей князь продал, оставив слепого старца на произвол судьбы. Атабию трудно вынести это, но отомстить в открытом бою он не может: он стар и слеп. Отчаявшись, он идет на самую жестокую расправу: ночью на ощупь он пробрался в спальню княжеских сынков и зарезал их. Здесь индивидуальное мщение, по сути дела, является формой проявления социального протеста.
Среди героических песен, разумеется, было небольшое число и о героях-наездниках, об удальцах, которые совершали набеги, угоняли табуны лошадей, скот и т. п. Старое родовое сознание, которое понятия справедливости и гуманизма распространяло лишь на представителей своего рода, для которого за околицей родового поселения начиналась земля недругов, не считало преступным угон чужого скота. Когда же такие набеги совершались смело и мужественно, то их
В песнях о героях, занимающих столь большое место в репертуаре народов Северного Кавказа, народ славил не только своих отважных и благородных сынов, но возвеличил себя, свой творческий дух. Народы Кавказа, как известно, высоко ценили героическое начало в человеческом характере, высоко чтили храбрость, смелость и отвагу. Конечно, горцы в этом смысле не исключение, — везде, где в этом была необходимость, люди воспитывали в своих сыновьях мужество и отвагу. Но в горах Кавказа — на суровой земле и в суровых исторических условиях — героизм был особо необходим. Собственно, мужество никогда и никому не мешало, не было лишней чертой в характере человека, ведь и простая повседневная жизнь требует от человека немалого мужества, необходимого ему не только в бою. Наша обычная мирная жизнь ведь тоже своеобразный «вечный бой». Поэтому мужество всегда останется благороднейшим и драгоценнейшим свойством человека, как и талант, как способность творить жизнь, создавать самого себя по законам красоты. Мужество раздвигает горизонты человеческих дерзаний, освещает душу человека светом гордого непокорства и оптимизма. Без мужества невозможно самоуважение, без него человек давно стал бы ничтожеством. Видимо, так думали горцы Кавказа, и они были правы.
В состав героических песен по праву входят и так называемые абреческие песни, известные у многих народов как разбойничьи. Все они — песни о горестной судьбе и героической борьбе людей, в одиночку осуществлявших в форме индивидуального террора социальную месть порабощенного народа.
Тяжелые условия жизни, невыносимый двойной гнет со стороны местных феодалов и царского самодержавия, заносчивого и продажного чиновничества вынуждали храбрых и свободолюбивых людей вступать в открытую, хотя и безнадежную, борьбу с огромным враждебным миром. Они покидали свои очаги, уходили в горы и леса и посвящали свою жизнь борьбе с врагами. Это были мстители за народные обиды, люди высокой нравственности. Путать их с разбойниками с большой дороги нельзя. Такую репутацию им сознательно создавали царские чиновники, чтобы скомпрометировать их в глазах общественности и оправдать свои репрессивные меры.
Абречество на Кавказе в конце XIX века вообще было развито. Прислужники царизма искали причины разбоя в национальном характере, в нравственной и психологической природе горцев, оправдывая репрессии властей. Коста Хетагуров, защищая горцев от клеветы, утверждал, что причины разбоя — в условиях общественной жизни и материального бытия горцев. Он справедливо считал, что действительным разбоем занимаются в основном представители бывшей знати, «самое ничтожное меньшинство» горцев, «живущее традициями мятежного прошлого». В числе разбойников были, разумеется, и отдельные крестьяне, ибо «безземельные или имеющие ничтожные земельные наделы горцы, не получая никакого дохода с земли для удовлетворения своих насущных жизненный потребностей… в борьбе за существование легко впадают в преступление» [4] .
4
Коста Хетагуров, Собр. соч. в пяти томах, т. 4, М.,1960, с. 159.
Царская администрация на Кавказе была заинтересована в том, чтобы абречество рассматривалось как разбойничество, но это было совершенно иное явление. Выдающиеся абреки, песенные герои, были заступниками бедного крестьянства, грозой местной знати и царского чиновничества. Поэтому власти вели с ними беспощадную борьбу, тогда как с обычными разбойниками входили в сговор: разбойники делились с ними награбленным добром, чиновники отводили от них справедливую кару.
Самыми знаменитыми
Весьма интересна в этом смысле судьба Султан-Хамида, известного балкарского абрека из Чегемского ущелья. В 1912 году Киров, узнав о его подвигах, под видом рыбака явился в Чегемское ущелье, нашел способ встретиться с отважным абреком и убедить его в целесообразности иных методов социального протеста. И Султан-Хамид оставил одиночное мщение и вступил на путь подлинно революционной борьбы. В годы гражданской войны на Северном Кавказе он выступил на стороне революционных отрядов, стал одним из близких друзей и соратников Кирова. В 1918 году он погиб у Владикавказа, заслонив собой Кирова от вражеской пули.
Абречество не случайно воспринималось одобрительно народом и получило отзвук в песенном искусстве. Благородные абреки были борцами за свободу, рыцарями гор, и горские народы, в течение веков отстаивавшие свою свободу, а теперь оказавшиеся бессильными против государственной машины российской империи, все свои симпатии отдали непокорным и непокоренным одиночкам-героям. Об этом свидетельствует, в частности, карачаево-балкарская песня о Канамате.
Благородный и храбрый защитник обездоленных Канамат с несколькими товарищами семь лет находился в Черном лесу: «Ночью выл волком, днем лаял собакой». Власти долго преследовали его, но он оставался неуловимым, пока не предал его давний знакомый, подкупленный полицией. Он погиб в рукопашной схватке с окружившим его отрядом, но мужественная и трагичная песня о нем жива до сих пор, не потеряла своего поэтического обаяния.
Песни об абреках — песни героические, и порой они поднимаются до высот настоящих трагических миниатюр. В них действуют люди с мощными характерами, герои, побеждающие не только страх смерти, но и самое смерть. Они освещены резким трагическим светом, и повествование о них порой достигает шекспировской силы. О драматизме абреческого существования и трагической напряженности переживания в песнях об абреках ярко свидетельствует чеченская «Песня абрека»:
Если б вдруг я Горе излил, Если б на луг я Слезу обронил, Знаю, печаль моя землю сожгла бы И на равнине трава не росла бы. Если бы в песне Я горе излил, В реку бы если Слезу обронил, То от соленой слезы и от горя Сразу река превратилась бы в море. Там, где скитаюсь я, Нету еды, Там, где скрываюсь я, Нету воды.Такова была судьба народных заступников, тех, кто «на князей свой точил кинжал», как сказано в песне о Канамате; тех, кто в горской среде и в горской песне считался эталоном справедливости и свободолюбия, мужества и бесстрашия в борьбе за свободу. Но не лучшей была и доля тех людей, из чьей среды выходили абреки — поборники справедливости, мстители за народные обиды. Печальные песни о крестьянской доле занимают обширное место в песенном фольклоре горцев Кавказа, равно как и жителей северо-кавказских равнин.
В песенном фольклоре народов Северного Кавказа, как и в любом национальном фольклоре, имеются разные по содержанию и идейной направленности произведения. И было бы неверно в любом из них видеть отражение народных дум и чаяний. Многие произведения носили чисто сословный характер, славили наезды и набеги князьков на простых крестьян, воспевали насилие и несправедливости, чинимые сильными мира сего. Ведь и на Кавказе, как и всюду, жили бедные и богатые, угнетенные и угнетатели. И в создании произведений фольклора участвовали и те и другие. Больше того, князья, бии, беки, алдары и прочая феодальная знать имела возможность подкупать певцов, заставлять их слагать о себе песни, прославлять свои «подвиги» и «добродеяния». Поэтому можно найти в фольклоре такие песни, сказки и пословицы, которые оправдывают привилегированное положение одних и мучительное существование других, оправдывают гнет и жестокость, господство и рабство. Понять причины существования таких произведений нетрудно: у властителей даже ранга местных князьков, в чьих руках находились всего несколько крестьянских хозяйств, всегда были прихлебатели, а порой и лживые певцы, которым ничего не стоило соврать, — язык от этого не отнимался, а брюхо бывало сыто.