Песни в пустоту
Шрифт:
Глава 6
Остров-крепость: “Соломенные еноты” и московский формейшн [2]
2
Глава написана в соавторстве с Максимом Динкевичем (sadwave.com).
“Летова давай! – кричат разгоряченные дешевым алкоголем подростки, собравшиеся у крытой деревянной сцены в парке. – Летова!” Человек с микрофоном, к которому относится это требование, похожий на затюканного школьника худющий юноша в майке, заправленной в узкие джинсы, и в очках с толстыми линзами, отвечает им одновременно недоуменно и как-то нагло. “Все дело в том, – говорит он, – что Егор Летов – обычный человек. Каждый молодой человек, который воспринимает нормально окружающую жизнь, должен достигнуть даже, может быть, и большего, чем Егор Летов. Главное – в себя верить. В себя – и ни в кого больше”. Пару минут спустя его группа начинает концерт. Их музыка – грубая, отрывистая, злая и какая-то беззащитно-несуразная – звучит черт знает как: барабанщик толком не держит ритм, две электрических гитары играют каждая о своем, слов, которые вокалист выкрикивает в микрофон, будто читает стихотворение на уроке, толком не разобрать. Через пятнадцать минут от толпы беснующихся подростков остается человек восемь – остальные, видимо, поняли, что Летова не дадут. Еще через пять минут на сцене появляется организатор и прекращает представление. Откуда-то сбоку за происходящим озадаченно наблюдают мамы с детьми, пришедшие июньским днем 95-го года в парк “Березовая роща”, что в подмосковном Дмитрове, на городской праздник.
В истории группы “Соломенные еноты” было множество концертов ярче. Одни перерастали в драку с участием музыкантов, зрителей и попавшейся под горячую руку мебели, другие заканчивались после трех песен; одни проходили в модных клубах, другие – в тесных квартирах на окраинах Москвы; одни игрались для толп, плохо понимавших, с кем они имеют дело, другие – для десятка посвященных. И тем не менее, как кажется, именно эта нелепая сценка самым точным образом характеризует странные отношения “Соломенных енотов” с реальностью, в которой им выпало существовать и которую они сумели озвучить. С одной стороны, они с ней целиком и полностью совпали. С другой – целиком и полностью отринули. “Соломенные еноты” – и, шире, московское экзистенциальное панк-подполье 90-х, организующим звеном которого и была эта удивительная группа, – вообще во всем как бы перечили сами себе. Филологи-киноманы, потомственные интеллигенты, применившие свою культурную эрудицию к панк-року в его самом самодельном, простецком и дешевом изводе. Политические и экзистенциальные радикалы, трогательно и тонко воспевавшие лемуров, нерп, вомбатов и красных котов, пестовавшие в текстах какой-то отчаянный, почти школьный романтизм. Пропойцы и аутсайдеры, сумевшие при всем своем нездоровом образе жизни произвести на свет невероятное количество самых разных культурных объектов – от альбомов, записывавшихся в домашних условиях на копеечные кассеты, до рукодельных журналов и даже кинофильмов. Умелые мифотворцы, добровольно ушедшие в подвал, создавшие вокруг себя целый отдельный закрытый универсум со своим языком, своей топографией, своими правилами поведения, своими культурными героями и своим этическим кодексом, который не признавал в качестве ценностей ни деньги, ни славу, ни социальную адаптированность.
Есть группы, которые в силу тех или иных обстоятельств не могут быть услышанными. Есть группы, которые в силу тех или иных эстетических установок услышанными быть не хотят. И тех и других много. “Соломенные еноты”, однако, – куда более радикальный случай. Да, они не могли – ни одну их песню невозможно представить себе звучащей по радио просто из-за качества записи. Да, они не хотели – и сознательно сконструировали ситуацию, в которой никаких перспектив не могло появиться в принципе. И тем не менее их услышали – вопреки всему. Просто из-за ошарашивающей силы и точности слов, которые пел и декламировал лидер “Енотов” Борис Усов, тот самый худющий очкарик в майке. Просто из-за странной притягательности их неловких и резких, трогательных и злых, дурашливых и смертельно серьезных песен. Просто из-за того, что музыка “Соломенных енотов” и других групп их круга работала в своем роде как заградотряд для тех, кто воспринимает нормально окружающую жизнь, а значит, готов встретиться с ней в открытом бою с полным и ясным пониманием собственной обреченности.
История “Соломенных енотов” – это история осознанного поражения, а значит, в каком-то смысле победы.
Исконный британский панк начинался во многом как движение социального протеста бедных против богатых: молодые и злые пролетарии взялись за гитары, чтобы проорать то, что накипело, и предотвратить стремительную элитаризацию рок-н-ролла, превращение его в музыку
Борис “Рудкин” Гришин
Мы познакомились с Усовым на почве того, что вместе читали книжки. Книги в советское время были дефицитом, и все дети, для которых чтение было чем-то важным, друг друга находили. Тогда мы себя не мыслили музыкантами, мы вообще музыку не слушали. В детстве мы представляли, что станем фантастами и вступим в Союз писателей СССР – нам казалось, что для этого нужно просто выпустить книжку, любую. Музыку Усов полагал чем-то вроде футбола, который он презирал: говорил, что футболист – это чепач (изобретенное Борисом Усовым слово, обозначающее пустого и недалекого человека. – Прим. авт.), который вбивает в стенку мяч. Впрочем, в какой-то момент я его убедил все-таки послушать The Beatles и Высоцкого. Ему понравилось, но не более того.
Борис Белокуров (Усов)
К рок-музыке я пришел как слушатель в середине 80-х. Сначала это был “Аквариум”, потом “Кино”, потом журнал “Аврора”, откуда бралась информация… Ну и году к 87-му я уже во все это погрузился.
Сергей Кузнецов
Усов изначально из советской научно-технической интеллигенции. Есть у него фраза: “Все мы – тепличные выродки из московского гетто”, – и эта позиция в нем всегда сохранялась. Теплый Стан и юго-запад вообще исконно место глубоко интеллигентское. С Усовым в одном доме жил один мой приятель-физик, уехавший в Америку, неподалеку – поэт Сваровский и критик Кузьминский, которые, к слову, описывают окружающий мир примерно в тех же красках. При этом мне представляется, что человек, живущий в настоящем пиздеце, вряд ли будет о нем говорить таким языком, потому что для него этот пиздец – базовая точка отсчета. А тут, видимо, все-таки был какой-то зазор.
Борис Белокуров (Усов)
Не поступив с первого раза в институт, я пошел работать в детскую библиотеку на “Октябрьской” и протрудился там весь год до следующего поступления. Суть работы заключалась в том, что нужно было сидеть в подвале, и если кто-то приходил и запрашивал книгу, то тебе нужно было ее находить и отправлять наверх. Ну а дальше сиди книжку читай. Курить я тогда не курил. Бухать почти не бухал. Мне сказали: “Даем тебе неделю на знакомство с фондом”. Я прошелся по нему, наметил себе, что читать, и сказал, что со всем ознакомился. Начальница не поверила, начала спрашивать, что где лежит, я на все ответил. Тогда меня назначили старшим библиотекарем. Рабочий день у меня был укороченный, так как я был несовершеннолетний. Приходишь на работу и ставишь в радиорубке “Аквариум”. Радисты меня за это уважали. Потом я поступил сразу в два вуза, а вскоре стало вообще не до учебы – начался рок-нролл, пришлось два раза академический отпуск брать.
Борис “Рудкин” Гришин
Самиздат у нас начался до музыки. Мы с самого детства увлекались фантастикой и в какой-то момент узнали о таком явлении, как “Клуб любителей фантастики”, КЛФ. Это была большая движуха, даже более развитая, чем рок-клубы. И через нее можно было добывать редкие книжки. Мы решили в это дело грамотно вклиниться, а меня как самого лоха использовать в качестве председателя. Придумали, что якобы из-за принципиальных разногласий на творчество братьев Стругацких отделились от свердловского КЛФ и основали свой собственный – под названием “Пришелец”. Поскольку народ тогда был очень наивный, все это прокатило на ура. У нас была якобы официально зарегистрированная организация. Мы придумывали людей, которых мы принимали в члены клуба, придумывали писателей, писали за них какие-то рассказы – и нам верили и давали преференции при распределении редких книжек. Ну и потом мы решили, что у КЛФ должен быть свой журнал.
Борис Белокуров (Усов)
Рудкин силен преувеличивать. Ну да, немножко пытались внедриться в клуб любительской фантастики. Не прижились надолго. В общем, все, что до 90-го года, – это детский период, чисто литературные дела. По-настоящему все началось в 90-м, когда Рудкин из армии вернулся, а я уже находился на концерты.
Борис “Рудкин” Гришин
Я служил в специфической части под Вологдой, иногда ходил через лес на переговорный пункт пообщаться по телефону с родителями. И на прощание маме говорил – поставь “Аделаиду” “Аквариума”. Шел в казарму, в этот полный ужас, но знал, что дома играет эта пластинка. А потом получил письмо от Усова: мол, вот есть такие Егор Летов, Янка Дягилева и Ник Рок-н-ролл, и это гораздо круче, чем “Аквариум”. И, когда я демобилизовался, Усов мне дал две кассеты, где все это было записано. Я был, конечно, глубочайше шокирован.