Песня для Корби
Шрифт:
– Пиявка, – прошептал Корби.
Надо было что-то придумать. Он устал чувствовать на себе взгляд золотистых глаз. Он хотел остаться наедине с друзьями. Он хотел, чтобы их выпускной прошел под знаком: «Андрея нет».
– Он сводит меня с ума, – беззвучно взмолился Корби, приподнимаясь на локте. На тумбочке часы. Половина седьмого. Он осторожно снял руку Иры со своей груди и соскользнул на пол. Тело оказалось не готово к вертикальному положению, и минуту он стоял не шевелясь, заклиная желудок и больную голову. Ира отреагировала на его отсутствие, недовольно заворчав и свернувшись калачиком. Он
«Бежать, – подумал Корби, – пока они оба спят».
Но убежать было не так-то просто. Они с Ирой вчера разбросали одежду по полу комнаты, а наклоняться Корби не мог: вестибулярный аппарат мстил ему за лишнюю банку джин-тоника. Он босиком прошлепал в коридор квартиры. Она была большой, запущенной, неизвестно чьей. «Зеленые Создания» превратили ее в свой флэт. С потолка свешивались приклеенные скотчем и частично отлетевшие детские рисунки, на стене висели старинные плакаты «Аэроплана Джефферсона» и «Радуги» Ричи Блэкмора.
В ванной лилась вода. Осторожно, боясь произвести малейший скрип или шорох, Корби заглянул на кухню. Андрей все так же спал на диванчике под окном. Бутылка лежала у него под головой. Корби беззвучно усмехнулся: хорошо. Он негромко постучал в дверь ванной.
– Сейчас, – ответил знакомый голос. Это был Ара. Он очаровал другую девушку из «Зеленых Созданий» – смешную рыжую барабанщицу.
– Доброе утро, черный брат, – громко прошептал Корби.
Ара открыл дверь. Как и Корби, он был в одних трусах, на смуглой коже блестели капельки воды. Его мать была армянкой, а отец – одним из «детей Патриса Лумумбы», негром, некогда приехавшим в Москву, чтобы учиться по контракту, так что национальность их сына не поддавалась определению. У него были большие глаза, мягкие темные волосы обычно скручивались в завитки, но сейчас промокли и отдельными прядками прилипали ко лбу. С детства у Ары было хобби: бисер, свои шедевры – фенечки – он носил на себе; многочисленные плетеные браслеты свободно висели на его запястьях, сверкая всеми цветами радуги.
– Мне срочно надо сунуть голову под холодный душ, – сказал Корби.
– Вы еще пили? – ужаснулся Ара.
– Да, черный брат.
Ара улыбался, но глаза у него были усталые. Корби включил холодную воду и сунул под нее голову. Его пробила дрожь, но он удержался и продолжал стоять под ледяным потоком.
– Как рыжая? – поинтересовался он.
– Кажется, я ее обидел.
– Сильно?
– Случайно. Знаешь, иногда мне кажется, что мы снимаем девчонок только для того, чтобы не пропадала наша красота.
Корби фыркнул и выпрямился. Он увидел свое лицо в зеркале. Темноглазый и черноволосый. Губы тонкие, неяркие, в уголках озорная улыбка. Нос, как обычно, задран кверху. Под глазами темные впадины – дань бурной ночи.
– Щетина, желтые зубы, вонючее дыхание. Какая, на фиг, красота?
– Не будь так суров к своей похмельной физиономии. – Ара приобнял Корби за талию, его темное лицо появилось в зеркале рядом. – Мы настоящие красавчики.
– Уйди, противный, – поежился Корби. Ара не смутился, но отодвинулся.
– Кстати, а где Ник?
–
– Чудовище, – одобрительно сказал Ара.
– Будешь мириться с рыжей?
Черный брат качнул головой.
– Точно не сейчас. У тебя есть жвачка?
Корби взъерошил голову полотенцем и теперь приглаживал влажные волосы.
– Была в карманах. А у тебя есть что-нибудь от головы?
– У меня нет, но на кухне аптечка.
Корби поймал отражение его взгляда.
– Давай свалим отсюда прямо сейчас.
– Убегаешь, – понял Ара.
– Меня затрахали, – нервно улыбнулся Корби.
– Я поищу таблетки, а ты угостишь меня жвачкой. И мы свалим.
– Ага.
Ира проснулась от одиночества. Корби всю ночь был рядом, а сейчас куда-то делся. У него была манера неуловимо ускользать. Он уже один раз сбежал от нее, но она вычислила, где он живет, и нашла его.
Шорох. Ира приоткрыла глаза и увидела Корби. Он наклонялся, собирая с пола свою одежду, на спине проступал пунктир позвоночника. Он опять убегал. Она могла в любой момент остановить его, но вместо этого продолжала лежать, притворяясь спящей, и сквозь чуть приподнятые ресницы наблюдала, как он одевается. У него бледная и чистая кожа, хотя в минуты страсти или опьянения на щеках вспыхивают красные пятна, подтянутый живот, плавный разворот плеч, какого не бывает ни у спортсменов, ни у сутулых ботаников. По внутренней стороне ее бедра скользнула капелька теплой влаги.
– У меня на тебя стоит, – тихо сказала она.
Корби вздрогнул и обернулся. Его руки запутались в мятой рубашке-поло. Несколько мгновений он выглядел глупо, потом улыбнулся уголком рта.
– Да, теперь я заметил, как твой большой упругий фаллос приподнимает край одеяла. – Ему удалось просунуть руки в рукава. Он небрежно застегнул две пуговички воротничка. Ира сверлила его взглядом.
– Мне больше нравится видеть, как ты раздеваешься.
Корби фыркнул.
– Не все коту масленица. – Он нашел в кармане жвачку. – Тебя угостить?
Ира протянула ладонь. Ее грудь показалась из-под одеяла. Над сосками темнели маленькие впадинки для пирсинга. Корби отвернулся и, не глядя, выдавил на ладонь девушки пару пастилок резинки. Ира поймала его за руку.
– Нет, – сказал Корби.
– Хорош ломаться.
– «Нет» значит «нет».
– Вчера тебе все нравилось.
Корби вырвал руку. Розовые кубики жвачки упали на пол.
– Я тебе не сучка. И я не ломаюсь. Ломаются, когда «нет» значит «да». А мое «нет» значит «нет».
Ира села на кровати. Теперь белые складки одеяла скрывали ее тело только по пояс. Дождь каштановых волос заманчиво обтекал полушария груди.
– Струсил?
Корби отошел от нее на безопасное расстояние и стал зашнуровывать кроссовки.
– Я не буду мериться с тобой мачтами. Я маленький баркас, а ты многопушечный галеон. И мы плывем в разных направлениях.
– Плавает говно в проруби. А мы с тобой на суше. И хватит гнать.
– Я все равно уйду.
– Останься. Я хочу тебя.