Песня для оборотня
Шрифт:
Волчий полный ужаса вой сорвался с губ. Одежда затрещала под острыми когтями и зубами, а мгновение спустя огромный темно-серый волк рванул прямиком через поле, пугая дозорных на вышках.
***
Глаза никак не хотели открываться. И голова болела просто ужасно, словно мозги вдруг превратились в жидкий свинец. И мысли обожжёнными вспышками барабанили под черепом, мучая ее кошмарными образами. Оскаленные клыки взбесившейся волчицы, ее рычание и заполошный грохот собственного сердца. Треск подола, угодившего в безжалостный капкан зубов, и ее полет… куда? Вниз? Или вверх?
Айла
От вспыхнувшей фейерверком боли из-под закрытых век просочились слезы.
— Э-э-э, опять шмыгаешь. Куда это годится…
Рука, опустившаяся на ее лоб, была ледяная. И эти сапоги, мелькнувшие в щелочке приоткрытых глаз, она узнала бы из тысячи тысяч. Истертые долгими дорогами и временем, с железными, толстыми пряжками на боках. Стефан. Растерзанный и брошенный где-то лесу. Мертвый… как она. Айла затряслась от беззвучного плача.
— Ну, будет, — рука гладила лоб, бережно отгоняя грызущую боль, — не хлюпай, а то нос опять распухнет. А ты вон видишь, какой теперь красавец стал. Вылитая девка!
Странно это, но сквозь рыдания губы сами расползлись в улыбке. И головная боль стала куда слабее.
— Тебе надо отдохнуть, Айла, — кажется, Стефан сел рядом. Она слышала шуршание травы и слабое кряхтение, — Кайрон скоро найдет тебя. Он бежит со всех лап. А я буду рядом. Подождем его вместе?
Множество вопросов вертелись на языке, но где найти силы, чтобы задать их? Да и нужно ли это мертвой?
— Глупости, — смеялся над ее головой ласковый и чуть-чуть печальный голос, а лес вторил ему скрипом деревьев и тихими шорохами, — выдумщица. То на войну за брата пойти решила, то себя раньше времени в покойницы записать…
А может, это просто агония. Откуда живой Стефан мог знать ее тайну? Вот и сквозь зажмуренные веки пробивается слабое сияние. Нежное, как свет полной луны.
— Э-э-э, прибежала сводница хвостатая… — цыкнул голос. — Видишь, до чего девку довела? По лесам бегать заставила от бестолочи этой рыжей. Не фырчи мне тут. Погрей избранную лучше.
Айла мало что понимала из обрывков странных фраз. Главное — ей снова стало тепло. Как будто со всех сторон завернули в меховое одеяло. Только оно было живое. Терлось твердым об плечи и бока, сопело в ухо и чем-то влажным прикасалось к щекам и ладоням.
— Вот, уже лучше, — одобрительно ворчал Стефан, — куда годится девке в положении — и на земле лежать…
Сил нашлось даже чтобы глаза приоткрыть. Она в положение? То есть… то есть как это? Беременна, что ли?!
Меховое одеяло заволновалось. Облепило ужасно тесно, облизывая и урча на все лады. Волки. Ее грели своим теплом самые настоящие звери! Короткий взгляд захватил несколько фигур, сидящих чуть в стороне. Серебряная, будто снег под луной, волчица, сотканная из мягкого света, ласкавшего больные глаза Айлы, а рядом светло-серый волк. Ужасно знакомый. Она помнила, как этот зверь кидался на них со Стефаном. Злой, как демон, и весь в крови, но не своей… Давен!
— Узнала. Вот глазастая, — опять тихо засмеялся Стефан. — Не набросимся
Послышалось короткое рычание.
— Да — и ты не злись. Не знал он. Ну, тогда…
Звери вокруг нее затихли. Дышали глубоко и спокойно, лишь изредка вздрагивая и едва слышно урча. Словно заснули. И на нее вдруг навалилась такая слабость… Сознание рассеивалось, уплывая куда-то за пределы этого леса. Этой земли и всего мира. В мягкую, зовущую ее тьму, где светлым облачком мелькала серебряная волчица. Играла с ней, звала за собой. Смотрела золотыми, совершенно человеческими глазами… Вдруг менялась, превращаясь в юную обнаженную девушку, как плащом укрытую серебряными волосами, а потом вновь пушила хвост.
— Стефан, — сухие губы трескались и болели. — Стеф…
— Я не могу уйти, — грустно отозвался лекарь, — но… Нет, Айла, не могу.
Тогда и она не пойдет! Пальцы не шевелились, но вот зубы… Горячая кровь хлынула в рот. И утихшая боль вернулась, отрастив новое жало.
— Глупая! — Холодные пальцы трогали лоб и щеки. Звери вокруг недовольно ворчали. — Куда годится! Спи, слышишь? Засыпай, Айла!
Зубы сжались сильнее и крови стало больше. Он что-то знал. Айла чувствовала это. Нутром чуяла! Но все равно молчал, не позволял помочь себе.
В ушах завыло множество голосов. А перед глазами соткался смазанный образ. Как будто Айла вдруг увидела себя чужими глазами. Совершенно не так, как видят люди. Она лежала среди плотных темных фигур зверей, и у каждого в груди мерцал комочек света. Сгусток сверкающего серебра, как звёздочка на сумрачном небе… И ее тело было таким же — дымный, с размытыми, текущими контурами, но на нем светилось две точки. Одна — там, где у волков, в груди, но немного другая — окутанная золотым туманом. А вторая внизу, где расцветает новая жизнь. Совсем крошечная искорка, заметная едва-едва. Такая слабенькая. Неподвижная и холодная.
А потом она увидела рядом Стефана. И он тоже был другой. Весь молочно-белый и почти прозрачный, но света в его груди не было. Только едва заметные всполохи мерцали то тут, то там.
И вдруг золотое свечение потянулось от нее к мужчине. Тонкими нитями коснулось груди, и фигура лекаря вся вспыхнула, сжалась в тот самой пульсирующий серебряный комочек и бегущим огоньком метнулась по нитяному мосту к ней и вниз — к едва заметной искорке. И тут же эта искорка стала яркой. Живой и плотной, какой и должна была быть. А золотистые нити рассеялись в воздухе, оставляя и ее сгусток в груди без того самого особенного кокона.
Дар лекаря! Он был той самой помощью, что скрывал от нее Стефан. Плата за шанс на перерождение — великой милости, которую боги даруют иным людям. И Айла могла сейчас вернуть долг спасенной жизни. Пусть он не будет помнить, кем когда-то был и откуда, и проживет совсем другую судьбу, но внутри это будет Стефан. Такой, каким она его помнила. Добрый и сильный, надежный и благородный, несгибаемый, но удивительно мягкий. Совсем как оборотень.
— Да, да, да, — залепетала искусанными губами, — За… забирай. Забирай мой… дар. Стефана… верни.