Песня для разбитого сердца

Барлоу Елена

— Кажется, я ясно дал понять, что со мной случилось, — произнёс он тихо. — И после всего услышанного ты вдруг захотела, чтобы я исполнил супружеский долг?

Она не могла в это поверить, несмотря на то, что уже обдумывала подобное. Она до сих пор была ему отвратительна. Не лучше любой другой женщины, в которых он видел лишь инструменты для причинения насилия. Ему нанесли такие серьёзные травмы, что одна мысль о близости с нею казалась ему ужасной…

У Кейли задрожали губы, но она стойко велела себе не плакать. В сотый раз она повторила,

что он не любит её и никогда не полюбит…

— Зачем ты целовал меня? Зачем ты тогда вообще просил меня раздеваться? — спросила она, глядя на него, словно кролик на удава. — Чтобы унизить? Зачем…

— Что? Унизить? Я хотел смотреть на тебя! У тебя великолепное тело, и оно мне нравится! Нравится так сильно, что я… — он запнулся на полуслове, приняв ненадолго вид обиженного ребёнка. — Ты даже не представляешь, как тяжело мужчине держать себя в руках, когда рядом с ним… Но ты просто ничего знаешь…

Девушка медленно покачала головой, не понимая, кто именно из них сходил с ума.

— Зачем я тебя целовал? Хотел и целовал! Я думал, этого будет достаточно… — на этот раз он говорил уже почти гневно. — Достаточно, чтобы сдержаться и при этом хоть немного тобой насладиться…

— Если это всё правда… почему ты просто не сделал меня своей?

Этот самый вопрос, мучивший её уже несколько дней, сорвался с губ как-то машинально, ненарочно. И неожиданно Кейли осознала, что именно мешало этому странному мужчине предпринять попытку вновь взять её. Дело было не в том, что он не желал её или боялся самой близости…

Словно в подтверждение её мыслей Александр уставился на жену взглядом безумца и произнёс так пугающе смиренно, что у Кейли сердце сжалось от боли:

— А ты хотела этого? Думаешь, ты правда хотела этого? Ждала? Да я ещё после той ночи всё решил! Я считал, узнав правду, тебе станет тошно думать обо мне, как о мужчине. И какая нормальная женщина захочет принадлежать грязному испорченному ублюдку?.. А ты что подумала? Что ты мне противна? Боже мой, Кейли! Сама мысль о том, что мне придётся тебя осквернить, ужасает и приводит в бешенство! Тебя, незапятнанную невинность! Нет, я бы не смог… Я бы лучше руку себе отрубил, но не стал бы этого делать… Да, я поцеловал тебя, а потом захотел ещё, и ещё… но это же сущая мелочь!

Поражённая его словами, его сломленной логикой и кошмарным убеждением в том, что она для него будто Дева Мария, к которой нельзя прикасаться грязными руками, дабы не опорочить, Кейли сидела смирно, ощущая, как глухо и как часто бьётся в груди сердце.

— Ты понятия не имеешь, что со мной делали те, для кого физическое удовольствие и похоть — главное наслаждение в жизни, — сказал Алекс, и она заметила, что его рука, лежащая поверх одеяла, дрожала. — Я был ещё ребёнком, но такое узнал и увидел… а потом и почувствовал! Кейли, к пятнадцати годам я к этому привык и даже сам порой просил, чтобы меня… Но не суть! И после всего этого ты хочешь, чтобы я к тебе прикасался? Вот этими самыми руками?

Будто обезумевший он дёрнулся к ней,

протянув раскрытые ладони. А она просто смотрела, едва соображая, с чем столкнулась и как из этого выпутаться.

— Ты ни в чём не виноват, — упрямо повторила девушка то, что уже произносила однажды. — Всё, что было, теперь в прошлом. Меня давно уже не пугает то, что я узнала…

С внезапным жестоким остервенением он отмахнулся вдруг, отвернулся от неё, и Кейли едва разобрала глухо произнесённые слова:

— Хватит уже этой жалости. Ничего ты не знаешь. Я сам себя ненавижу, а ты хочешь, чтобы я поверил в эти девичьи бредни про любовь…

Это стало уже невыносимо. Как болванчик, он продолжал повторять одно и то же и отстраняться от неё, хотя только что с такой страстью говорил, что наслаждался и её нагим телом, и поцелуями, а значит, ему вовсе не было всё равно. Значит, его ещё не полностью разрушили. Кейли почувствовала, как волна возмущения охватывает её. Она ринулась вперёд, встав на колени легко и грациозно, так что даже не обратила внимание на соскользнувшее одеяло. Кейли схватила мужчину за руку и потянула на себя.

— Не смей отворачиваться! Что ты делаешь? — она ухватилась за его предплечье; хотя он и попытался скинуть её руку, ничего не вышло. — Зачем тогда все эти поцелуи? Все эти разговоры? И хватит повторять, что я ничего не знаю! Я знаю! Я не настолько глупа.

— Ага, вот и вернулась капризная нахальная девчонка пятнадцати лет…

— Что?!

Александр грубо, но не сильно сжал её запястье и сверкнул своими голубыми глазами, словно хищник в темноте лесной чащи.

— Всю жизнь ты получала то, что хотела. Росла в неге и достатке. Думаешь, по велению твоей руки всё станет хорошо и правильно? Я тоже должен подчиниться твоим прихотям?

— Да ты просто болван! Негодяй!

Тогда он рассмеялся глубоким саркастичным смехом.

— Вот как! Уже негодяй…

— Ты болен…

— Наконец-то ты это поняла!

Это была последняя капля. От возмущения и гнева она застонала, потом принялась толкать и бить его по плечам. Кейли стало всё равно, как она выглядела. Что она совсем голая, путаясь в одеяле, набросилась на этого невыносимого мужчину, которого всем сердцем обожала, а он был настолько убеждён в своём безумии, что даже не пытался пойти хоть на малейшие уступки.

— Ненавижу тебя! — воскликнула девушка, ударив Александра кулаком в грудь, но это, разумеется, не причинило ему вреда.

— А ещё несколько минут назад ты совсем другое пела, — он снова рассмеялся, однако теперь, видимо, её жалкие попытки к атаке его утомили. — Да прекрати же ты! Что за неугомонное создание! Ты меня вообще слушала?

Он поймал обе её руки, затем повалил вдруг на спину. Со сбившимся дыханием и побеждённая Кейли гневно посмотрела ему в лицо. Её кожа, разгорячённая и влажная, блестела в свете от камина.

— Я не святая девственница, чтобы трястись надо мною, будто я помру от одного прикосновения! — яростно заявила она.