Песня для разбитого сердца
Шрифт:
И всё же в последний момент её стойкость дала трещину. Прошло несколько часов, и девушка, сцепив, наконец, пальцы вместе и прижав их к губам, начала молиться.
— Я знаю… правда, знаю, что была не самой послушной, часто пропускала службы и не соблюдала Заветы… Но всё, что происходило в моей жизни до этого дня, особенно то, что я считала пустяками, и оттого не обращалась к Тебе — всё это уже прошло и стало неважным…
И пусть от резких запахов ладана и свечного воска ей сделалось дурно, даже заболела голова, Кейли продолжала стоять на коленях, мысленно сходя с ума от тревоги и неведения.
—
Кто-то из прихожан позади неё тоже закончил своё тихое откровение, поднялся на ноги и, прошелестев мимо, между скамейками, ушёл. Кейли всхлипнула, где-то в груди ощутив болезненный укол — раз, и сразу же отпустило. Но слёзы было уже не остановить. Девушка уткнулась в сцепленные пальцы и зашептала:
— Ты — моя последняя надежда. Если его отнимут у меня, я этого не выдержу. Все вокруг утешают меня, твердят быть стойкой и верить, что мои страдания не выше того, что я смогу вынести. В это Ты хочешь, чтобы я поверила? Что после счастья, которое он мне подарил, после той любви, которую я пронесла с собой сквозь года, наше расставание заслужено?
Перед тем, как продолжить, Кейли пришлось пропустить это гаденькое горькое ощущение через себя — внутренности у неё словно огнём горели, а в горле застрял тугой ком. На мгновение она представила лицо Александра — как он улыбался, как сияли его глаза, когда он смотрел на неё с лукавым прищуром — и уже ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось вцепиться в эти перила и закричать. Чего, конечно, не случилось
— Лучше бы Ты забрал мою душу. Это был бы честный обмен, разве нет? Или моя душа уже принадлежит ему… поэтому так больно? Умоляю, спаси его… Потому что если не спасёшь, я сама погибну, ведь больше во мне ничего не останется. Ни боли, ни ненависти… ни любви… ни веры не будет.
Услышь её кто посторонний, непременно осудил бы. Но в тот самый момент откровения она не хотела быть леди, не хотела быть христианкой. Даже не хотела быть достаточно сильной. Она устала и отчаялась, а весь мир вокруг словно нарочно замолчал, отвергая её. И как же тогда Бог мог исполнить её просьбу?
Кейли зарыдала, уткнувшись в ладони, и лишь тогда Оливия поспешила к ней, чтобы помочь подняться и успокоить. Она отвела Кейли во внутренний дворик, на воздух, усадила на скамейку и обняла, позволив несчастной приклонить голову к её плечу. Совсем как в тот день, в детстве, когда умер старый пёс Брут…
Ближе к обеденному времени прибыли виконт Саутфолк и Эдмонд Стокер. Они отыскали её здесь же, в церковном дворике, и, ещё завидев отца издалека, Кейли поняла по его угрюмому выражению лица — ничего хорошего он ей не расскажет. Однако он был бодр и даже воодушевлён, когда сообщал дочери о решении суда присяжных.
— Сэр Уилльям Гарроу оказался весьма и весьма красноречив, когда описывал место преступления… Он был суров, когда припоминал капитану ту сцену, однако
Кейли поняла, что речь шла о герцоге Веллингтоне, и неохотно согласилась. Утерев платком лицо виконт Саутфолк, наконец, произнёс:
— Судья Гарроу решение поддержал. Твой муж будет выслан из королевства в течение трёх дней.
У Кейли сердце замерло. Что было сил, она схватилась рукой за край скамьи так, чтобы отец этого не видел, но ей просто нужно было за что-то взяться.
— Выслан… Куда же?
— А вот это, милая, нам знать не позволено. Один из приятелей герцога, тоже солиситор, столкнулся со мною сразу же после заседания. Я пытался выяснить, куда отправят капитана, но мне дали ясно понять, что родственникам эта информация недоступна…
— А я… я могу поговорить с Его Светлостью?
Мужчина поджал губы, покачав головой. А Кейли снова хотелось разрыдаться.
— Увы, герцог отбыл в Плимут. Там у него полно дел. Он обещался написать по прибытию, но не думаю, что это нам поможет. По крайней мере, твой муж будет жить! Это большой успех, дорогая! Да и сэр Джон намекнул, что место ссылки далеко, однако многое может измениться уже через несколько лет.
— Несколько лет? — Кейли ахнула и взглянула на отца так, словно ощутила невидимую пощёчину. Ей снова стало дурно.
Стокер же, с понурым видом стоявший в паре шагов от них, по знаку виконта сообщил, что всё имущество, принадлежащее лорду Эшбёрну, конфисковано. Всё, кроме Фаунтинс, и у Кейли остаётся право распоряжаться им, как угодно.
Они ещё немного поговорили о финансовом положении и моральном состоянии Джорджа Эшбёрна — тому, мол, предписано уехать в Гэмпшир и оставаться там. Сам же молодой человек выглядел в зале суда неважно. Бледный и осунувшийся, он еле ворочал языком, давая показания. Зато ему дали попрощаться с братом. Что же до капитана Стоуна — держался он хорошо, несмотря на явный недосып и усталость, он не опускал головы и вёл себя достойно…
Давно прошло время обеда. Воздух был бодряще-свеж, но ветра совсем не было.
Приунывшая Оливия, переминаясь с ноги на ногу, начала уже было торопить всех домой, поскольку виконтессе явно требовался отдых. Кейли, не сказав ни слова, поднялась и, набросив на плечи шаль, пошла в одиночестве по тропинке прочь от церкви. Она шла несколько минут, никуда не всматриваясь, ни на что не обращая внимания.
Мысленно она была не здесь. Она находилась в таком месте, в котором никогда бы себя не представила. Александр Стоун — её драгоценность, её страсть, её всё — будет жить, и это замечательно… Почему же тогда она до сих пор ощущает себя побеждённой? Ни искры радости, ни даже отголоска чего-то светлого. Ей всё ещё хотелось умереть. На мгновение ей подумалось: куда же делась та беззаботная юная непоседа, дочка виконта, обожающая бегать босиком по траве и запускать воздушного змея?