А Уж подумал: «Должно быть, в небе и в самом деле пожить приятно, коль он так стонет!..»
И предложил он свободной птице: «А ты подвинься на край ущелья и вниз бросайся. Быть может, крылья тебя поднимут и поживешь ты еще немного в твоей стихии».
И дрогнул Сокол и, гордо крикнув, пошел к обрыву, скользя когтями по слизи камня.
И подошел он, расправил крылья, вздохнул всей грудью, сверкнул очами и – вниз скатился.
И сам, как камень, скользя по скалам, он быстро падал, ломая крылья, теряя перья…
Волна потока его схватила и, кровь омывши, одела в пену, умчала в море.
А волны моря с печальным ревом о камень бились… И трупа птицы не видно было в морском пространстве…
2
В ущелье лежа, Уж долго думал о смерти птицы, о страсти к небу.
И вот взглянул он в ту даль, что вечно ласкает очи мечтой о счастье.
– А что он видел, умерший Сокол, в пустыне этой без дна и края? Зачем такие, как он, умерши, смущают душу своей любовью к полетам в небо? Что им там ясно? А я ведь мог бы узнать все это, взлетевши в небо хоть ненадолго.
Сказал и – сделал. В кольцо свернувшись, он прянул в воздух и узкой лентой блеснул на солнце.
Рожденный ползать – летать не может!.. Забыв об этом, он пал на камни, но не убился, а рассмеялся…
– Так вот в чем прелесть полетов в небо! Она – в паденье!.. Смешные птицы! Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко в небо и ищут жизни в пустыне знойной. Там только пусто. Там много света, но нет там пищи и нет опоры живому телу. Зачем же гордость? Зачем укоры? Затем, чтоб ею прикрыть безумство своих желаний и скрыть за ними свою негодность для дела жизни? Смешные птицы!.. Но не обманут теперь уж больше меня их речи! Я сам все знаю! Я – видел небо… Взлетал в него я, его измерил, познал паденье, но не разбился, а только крепче
в себя я верю. Пусть те, что землю любить не могут, живут обманом. Я знаю правду. И их призывам я не поверю. Земли творенье – землей живу я.
И он свернулся в клубок на камне, гордясь собою.
Блестело море, все в ярком свете, и грозно волны о берег бились.
В их львином реве гремела песня о гордой птице, дрожали скалы от их ударов, дрожало небо от грозной песни:
«Безумству храбрых поем мы славу!
Безумство храбрых – вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время – и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!
Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!
Безумству храбрых поем мы песню!..»
1895
Прощай!
Прощай! Я поднял парусаИ встал со вздохом у руля,И резвых чаек голосаДа белой пены полоса —Всё, чем прощается земля Со мной… Прощай!Мне даль пути грозит бедой,И червь тоски мне сердце гложет,И машет гривой вал седой…Но – море всей своей водойТебя из сердца смыть не может!.. О нет!.. Прощай!Не замедляй последний час,Который я с тобой вдвоемПереживал уже не раз!Нет, больше он не сблизит нас,Напрасно мы чего-то ждем… Прощай!Зачем тебя я одевалРоскошной мантией мечты?Любя тебя, я сознавал,Что я себе красиво лгалИ что мечта моя – не ты! Зачем? Прощай!Любовь – всегда немножко ложь,И правда вечно в ссоре с ней;Любви достойных долго ждешь,А их всё нет… И создаешьИз мяса в тряпках – нежных фей… Прощай!Прощай! Я поднял парусаИ встал со вздохом у руля,И резвых чаек голосаДа белой пены полоса —Всё, чем прощается земляСо мной… Прощай!1895
В Черноморье
Знойно. Тихо… Чудный вид!Там, далеко – море спит.С берегов же в волны палиТени тонких миндалей,И чинары в них купалиЗелень пышную ветвей;И в прибрежной белой пене,Как улыбка – эти тени, —Как улыбка старых гор,Чьи угрюмые вершиныВознеслись туда, в пустынный,Голубой небес простор,Где суровый их гранитОт земли туманом скрыт.Важно, молча и суровоВ бархат неба голубогоСмотрят главы старых гор,Сизой дымкою объяты.И пугают мысль и взорИх крутые к морю скаты.Им в дали небес не слышныВздохи волн и пены пышной —Этот стройный плеск и шум,Полный нежной, сладкой ложью,Шум, притекший к их подножью,Чтоб нарушить мир их дум.Но, безмолвны и угрюмы,Схоронили скалы думыГлубоко в гранит сырой.И, одеты облаками,Так стоят они веками,Тешась шумной волн игрой.В мягком пухе нежной пеныВолны скалам, как сирены,Что-то нежно так поют,Но в ответ на их набегиТайн суровые ковчегиНичего им не дают:Ни намека, ни полслова,Ничего из тайн былого…Между камней выползалиПолусонные кустыРоз, жасминов и азалий,И кадили их цветыДушной, сочною истомойНебесам, объятым дремой,Морю, серым грудам скал,На которых чинно в рядСели чайки и следят:Не дарит ли их тот вал,Что пришел из дали зыбкой,Золотистой, вкусной рыбкой?Но седой, на эти грудыНабегая, им дарилТолько брызги-изумрудыИ о чем-то говорил…И, взмахнувши гребнем белым,Вновь бросал движеньем смелымРазноцветных брызг каскад.А ему с вершины горнойЛысый гриф свой крик задорныйВниз кидал… И вал назадУходил, кипя сердито,О твердыни скал разбитый.Моря даль покрыта соннойДымкой нежного опала.Глубиной своей бездоннойВ волны небо там упалоИ смешалось с ними странно.Мягко эти два титана,Оба полны южным зноем,Грудь на грудь друг другу пали,Обнялись, слились – и спали.И не видным глазу роемТам, по светлой синей выси,Надо мной в ту даль неслися Грез гирлянды… В чудном снеСам я жил – казалось мне…
1895
Баллада о графине Эллен де Курси, украшенная различными сентенциями, среди которых есть весьма забавные
Известно ли вам, о мой друг, в Бретани Нет лучше – хоть камни спроси! Нет лучше средь божьих созданий Графини Эллен де Курси? Всё, что творится в мире, Мы видеть и слышать должны, Для этого нам добрым богом Глаза и уши даны.Из замка она выплывает, как лебедь, К подъемному мосту идет. Солнце смеется в небе. Нищий стоит у ворот. Но если случится – излишне Остер и зорок глаз, Тогда это значит – всевышний Хочет помучить нас.Влюбленные очи поднять не дерзая, За ней юный паж по следам, А также собака борзая, Любимица доброй madame. Мы знаем – нередко собака Любимого друга честней, И приятно любить собаку —
Никто не ревнует к ней!Скажу вам, что нищий был молод и строен И – был он слеп, как поэт. Но – разве слепой недостоин Внимания дамы, – нет? Слепой завидует зрячим. О, если б он знал, сколько мы В душе нашей тайно прячем Тяжелой и страшной тьмы!Вздрогнуло сердце графини, в котором Любовь обитала всегда. Бретонка окинула нищего взором: «Достоин внимания, да!» У всех есть мысли сердца, У льва, у тебя, у змеи. Но – кто эти мысли знает? И – знаешь ли ты свои?И вот говорит она нищему: «Слушай! С тобою – графиня Эллен. Мне жаль твою темную душу. Чем я облегчу ее плен?» Когда ты почувствуешь в сердце Избыток меда иль яда, Отдай его близким скорее — Зачем тебе лишнее надо?«Madame! – отвечает ей нищий покорно, — Моя дорогая madame! Все дни моей жизни черной За ваш поцелуй я отдам!» О правде красивой тоскуя, Так жадно душой ее ждешь, Что любишь безумно, как правду, Тобой же рожденную ложь.«Мой маленький, ты отвернись немного! — Сказала графиня пажу. — Для славы доброго бога Я скромность мою не щажу!» Как всё – и женщина тоже Игрушка в божьих руках! Подумаем лучше о детях, О ласточках, о мотыльках.Слепой обнимает стан гордой графини, Устами прижался к устам, Туманится взор ее синий, Сгибается тонкий стан.Друзья! Да здравствует счастье! Что ж, пусть его жизнь – только миг! Но мудрости в счастье больше, Чем в сотне толстых книг.Тут гордость графини вдруг страсть одолела. Румяней вечерней зари, Бретонка пажу повелела: «Этьен, о дитя, не смотри!» Враги наши – черт и случай — Всегда побеждают нас, И как ты себя ни мучай — Греха неизбежен час!Потом, поднимаясь с земли утомленно, «Убей!» – приказала пажу.И радостно мальчик влюбленный Дал волю руке и ножу. Кто пьет из единой чаши Любовь и ревность вместе, — Тот неизбежно выпьет Красный напиток мести.Вот, влажные губы платком отирая, Графиня сказала Христу: «Тебе, повелитель рая, Дала я мою чистоту!» О том, куда ветер дует, Нам честно былинка скажет; Но то, чего женщина хочет, — Сам бог не знает даже!А мальчика нежно и кротко спросила: «Не правда ли, как я добра? О чем же ты плачешь, милый? Идем, нам домой пора!» Любовь возникает, как пламя, И мы, сгорая в нем, Чудесно становимся сами Прекрасным и ярким огнем.Он ей не ответил, он только беретом Смахнул капли слез со щек, Но тяжкого вздоха при этом Этьен удержать не мог. Мы щедро жизнь одаряем! Ведь каждый в нее принес Немножко веселого смеха И полное сердце слез.Нахмурила черные брови бретонка И, злые сдержав слова, Сбросила с моста ребенка В зеленую воду рва. Если мы строго осудим Всех, кто достоин кары, — Мы счастливей не будем, Но – опустеет мир старый!И вновь свои гордые синие очи Эллен в небеса подняла: «Будь мне судьею, отче, Будь добр, как я была!» Мы знаем: грехи красоток — Не больше как милые шутки. А бог – так добр и кроток, А он такой мягкий и чуткий!Ночью графиня, позвав аббата, Рассказала грехи свои, И были с души ее сняты Грехи за пятнадцать луи. Всё, что творится в мире, Мы видеть и слышать должны, Для этого нам добрым богом Глаза и уши даны.Всё это для мира осталось бы тайной, Не знал бы об этом свет, Но – в лепту попало случайно Девять фальшивых монет. Но если бывает – излишне Остер и зорок глаз, Тогда это значит – всевышний Хочет помучить нас.И вот, раздавая их бедным вилланам, Монах позлословить рад — Нескромность его и дала нам Одну из прекрасных баллад. Мучительны сердца скорби, И часто помочь ему нечем, — Тогда мы забавной шуткой Боль сердца успешно лечим!
1896
Песня о буревестнике
Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный.
То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и – тучи слышат радость в смелом крике птицы.
В этом крике – жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике.
Чайки стонут перед бурей, – стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей.
И гагары тоже стонут, – им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает.
Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах… Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!
Все мрачней и ниже тучи опускаются над морем, и поют, и рвутся волны к высоте навстречу грому.
Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря. Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады.
Буревестник с криком реет, черной молнии подобный, как стрела пронзает тучи, пену волн крылом срывает.
Вот он носится, как демон, – гордый, черный демон бури, – и смеется, и рыдает… Он над тучами смеется, он от радости рыдает!
В гневе грома, – чуткий демон, – он давно усталость слышит, он уверен, что не скроют тучи солнца, – нет, не скроют!
Ветер воет… Гром грохочет…
Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря. Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих молний.