Песня орла
Шрифт:
– Если ты немного поднимешь рубашку, чтобы была видна вся рана, то я сделаю все в три минуты. – Все лицо Линет при этом густо заалело.
И этот румянец окончательно вытеснил из головы Райса сомнения в ее неопытности, ибо только святая невинность могла так краснеть при таких ничего не значащих словах. Она даже не рискнула сама обнажить рану, считая такое прикосновение слишком опасным.
– Вот так тебя, надеюсь, устроит? – усмехаясь, спросил Райс, закатывая рубаху до самого верхнего края повязки.
Девушка кивнула и решилась наконец перевести взгляд с прикрытой материей и потому
"Слава всем святым, что я хоть сижу!" – горячо вознесла молитву Линет, обрадованная тем, что не упала в очередной раз под ноги своему герою.
– Да-да, хорошо, – девушка перевела дыхание, стараясь ничего перед собой не видеть. – Я… Я перевяжу тебя быстро, чтобы ты не замерз.
Темно-золотые брови иронически взлетели в удивлении. Он замерзнет? Ну уж это – последняя из всех подстерегающих его опасностей.
– Будет больно, но только минутку. – Быстро размотав повязку, девушка кончиками пальцев положила на рану мазь и стала аккуратно втирать ее, стараясь почти не касаться окровавленной плоти.
Однако даже эти осторожные движения зажгли в Райсе пожар, подавить который он смог, лишь призвав на выручку весь свой холодный цинизм и здравый смысл. Красивое лицо принца превратилось в безжизненную маску.
Закончив втирать мазь, Линет на мгновение задержала пальцы на покрытой тонкими жесткими волосами коже прямо у края уже начавшей затягиваться раны. Ей доставляло непонятное, странное наслаждение дотрагиваться до его тела и ощущать, как мускулы волнующе содрогаются от этих ее прикосновений.
– Поторопись со своей перевязкой! – Слова Райса были почти грубы, а губы, произносившие их, побелели от напряжения.
Злоба и раздражение в голосе принца еще раз подтвердили девушке его полное равнодушие к ней, беспомощно подняла она свои умоляющие глаза к его лицу, к очам, сверкающим чернее, чем ночь, – и тут же отвела, не в силах выдержать этот темный огонь. Страсть ли, гнев ли горели в них, теперь это было все равно, ибо Линет знала главное: честь свою принц не продаст ни за что.
Девушка молча сделала тампон и, не рискуя больше смотреть никуда, кроме как на мелькающее в ее руках полотно, быстро закончила перевязку, вскочила на ноги и уселась снова на низкую скамеечку, не зная, что делать дальше и о чем теперь говорить.
Тогда, чувствуя себя лукавым и безобразным Понтфайнским троллем, которым матери обычно пугают детей, Райс поднялся тоже, подошел к девушке, поймал в свои руки ее дрожащие пальцы, мнущие белое платье, чтобы помочь Линет подняться и проводить ее наверх. Но опять допустил непозволительный промах – взглянул прямо в худенькое испуганное лицо с медовыми глазами.
Под этим взглядом, полным силы и доброты, именно таким, какой рисовался ей в долгих ночных грезах, голова Линет закружилась, и весь мир сосредоточился лишь на этом прекрасном, смуглом, запретном лице.
И вот уже Райс склонил голову к раскрывающимся ему навстречу губам, вот уже глотнул опьяняющего медового аромата, – но дверь позади них вдруг широко распахнулась, и клубящиеся
Черный плащ взвихрился за спиной Грании, когда она решительным жестом откинула капюшон и обвиняющим взором оглядела полуодетого Райса и норманнскую девицу в его объятиях. Не отрываясь от этой картины, она, громко стукнув, закрыла дверь, скинула плащ и подошла к паре поближе.
– Здравствуй же, сестра, – чувствуя, как непрошеный жар заливает его лицо, с насмешкой над собой, начал Райс. – Вот… Поскольку Юнид занята перевязкой раненых, наша гостья решила испробовать свои лечебные таланты на моей пустяковой царапине. – И, как и намеревался раньше, принц помог Линет встать.
Грания молча кивнула, но бросила на брата подозрительный и даже презрительный взгляд.
Челюсти принца сжались; он почувствовал себя куда хуже, чем нашкодивший мальчишка, застигнутый строгой матерью.
– А теперь, так как рана все-таки дает о себе знать и утром мне предстоят многие дела, я, с твоего позволения, удаляюсь, ибо нуждаюсь в отдыхе. – И, не глядя ни на Линет, ни на сестру, Райс отправился наверх.
Обе женщины провожали его взглядами до тех пор, пока высокая мощная фигура не скрылась в полумраке верхнего этажа, и, как только раздался лязгающий звук железной щеколды, Линет без сил снова опустилась на скамейку. Грания же села на лавку напротив и долгим взглядом посмотрела на девушку, чье спокойное мужество, зрелость мыслей и уменье достойно встречать все вызовы изменчивой жизни она давно уже по достоинству оценила. Еще до отъезда Линет Грания поняла, что обвинять девушку за грехи отца несправедливо и глупо, и теперь она должна была просто постараться объяснить девочке всю ситуацию без гнева и ненужных упреков.
– Мы с Райсом ведь наполовину уэльсцы, – осторожно начала она, глядя прямо в лицо юной норманнке.
Та кивнула, слегка изогнув бровь, – какой смысл сейчас Грании повторять всем известный факт?
– Таким образом, – Грания поняла недоумение девушки, но решила довести до конца свое объяснение, которое, может быть, убережет от печальных последствий и невинность норманнской леди, и будущность брата, – любой ребенок, которого он сможет подарить тебе, будет уэльсцем лишь на четверть, и, если это будет сын, то кимерский народ никогда не признает наследником и принцем того, у кого в жилах так мало настоящей местной крови. Как относится к тебе Райс, каковы твои чувства к нему – неважно, ясно одно: никакой честный союз меж вами по этой одной-единственной причине невозможен.
Линет смертельно побледнела, но гордо подняла вверх узкий подбородок – зачем еще один барьер, когда Райс и так уже все объяснил ей! Но не успела она сказать этого вслух, как Грания продолжила свою безжалостную речь:
– На самом деле я говорю тебе все это лишь затем, чтобы предупредить, какую цену вы оба должны будете заплатить за свои игры. Останешься ты с Райсом или нет – меня это не касается, тем более что я сама уже сделала свой печальный выбор. – Грания всеми силами стремилась утешить девушку, но, увы, она сама слишком хорошо знала, что лекарства от сумасшествия любви в этом мире не существует.