Песня ветра. Ветер перемен
Шрифт:
От Рады тоже пахло смертью, но как-то легче, что ли, не так сильно. Это немного сбивало Лиару с толку. Если песни, что пелись о ней, были правдивы, то за свою жизнь она перебила очень много народу лично и стала виновницей смерти еще большего числа людей опосредованно, через своих солдат, сражающихся с мятежниками. Однако, вживую она не производила впечатление человека, склонного к насилию или получающего от него удовольствие. Нет, от нее гораздо больше пахло азартом и жаждой поединка, чем наслаждением от чужой боли. Потому в ее обществе Лиаре было не так тяжело, как в обществе наемника.
Эта женщина помогла тебе, и не раз. Ты должна помочь ей в ответ. Так что перестань трястись и стань наконец храброй. Никто тебя здесь не обидит. Впрочем,
При приближении Лиары его бровь недоверчиво выгнулась, и Гардан чуть прищурился, внимательно разглядывая ее. Под взглядом его почти черных глаз ей всегда было неуютно и казалось, что наемник буквально разрезает ее на кусочки и рассматривает, вертит перед собой каждый из них, пытаясь понять, что она из себя представляет. Так смотрели только те люди, которые ничего не боялись, а Лиара привыкла к тому, что отсутствие страха в большинстве случаев свидетельствует о жестокости.
– Ну и что ты забыла здесь, пташка миледи, в такой час? – с кривой ухмылкой спросил наемник, когда она подошла поближе к нему. – Опять совершенно случайно оказалась там, где происходит самое интересное?
В его голосе звучала насмешка, и Лиара сжалась, чувствуя липкое прикосновение его холодных глаз. Однако, она обещала Раде помочь, а та сказала, что Гардан не сделает ей ничего плохого. Рада дала слово. Я должна ей верить и не бояться. Иначе я никогда не научусь.
Взгляд Лиары скользнул за спину Гардану. Там, за пушными кустами поздних роз, в распахнутых настежь окнах виднелось полутемное помещение кабинета, уставленного мебелью из темного дерева. Едва уловимый запах табака плыл оттуда, и Лиара почему-то знала, что Рада уже там, хоть отсюда видно ее и не было. А еще напряжение продолжало стабильно усиливаться, капля за каплей, словно кто-то все сильнее и сильнее натягивал и без того уже до предела растянутую струну. Значит, гостья совсем скоро уже должна была приехать.
– Птичка оглохла? Или просто ваши эльфийские уши неспособны воспринимать человеческие голоса? – снова спросил Гардан, но на этот раз в его тоне проскользнула тонкая, словно острая спица, агрессия.
– У меня есть имя, и ты его прекрасно знаешь, - набравшись храбрости, она взглянула на наемника. – А что до того, что я здесь делаю, то все вопросы к миледи Раде. Она попросила меня послушать ее разговор с той женщиной, что сейчас приедет, и попытаться понять, исходит от нее угроза или нет.
– Какой у нас острый клювик! – осклабился Гардан, склонив голову набок и затягиваясь поглубже. Его взгляда Лиара все-таки не выдержала и потупилась. Смотреть в глаза людям ей всегда было тяжело: словно удерживать на кончике пальца остро отточенное лезвие клинка. – А если я проверю твои слова у Рады? Она подтвердит, что давала тебе такой приказ?
– Поступай, как знаешь, - бросила Лиара, проходя мимо него и осторожно усаживаясь на траву, прямо под окнами, в стороне от наемника.
Некоторое время Гардан изучающее смотрел на нее и отвернулся к своей трубке, словно полностью потерял интерес. Однако он тихонько буркнул себе под нос: «Это становится занятно», и Лиара вновь ощутила неприятное раздражение. Она чувствовала за его словами какое-то любопытство, причем крайне сомнительного качества. Словно наемник наблюдал за ними с Радой, как за двумя домашними собачонками, резвящимися на ковре. От этого ее передернуло, но Лиара приказала себе не реагировать. Ее сейчас должна была интересовать только гостья Рады.
Поджав под себя ноги, Лиара расслабилась и затихла, прикрыла глаза, прощупывая атмосферу. Чувство это было странным: словно прикасаешься к окружающему воздуху оголенными нервами. Или как будто вся кожа сходит с тела, и остается только чистое восприятие мира. Это умение было у нее всегда, сколько она себя помнила,
С закрытыми глазами она могла чувствовать все, что происходило вокруг нее. Раздраженного и напряженного Гардана, который был, словно сдавленная арбалетная пружина, готовая распрямиться в любой миг, сосредоточенного, холодного, спокойного Ленара, полного молчаливой решимости, и Раду. Лиара вдруг удивленно моргнула, едва не потеряв нить ощущений: Рада была веселой. Несмотря на то, что в доме царило напряжение, несмотря на опасность и беду, нависшую над ними всеми, Рада чувствовалась легкой, беззаботной и смешливой, и искорки золотистого смеха рассыпались вокруг нее, словно звездопад. Это было так красиво и так забавно, что Лиара ощутила, как сама улыбается. Казалось, на свете не существовало ничего, что могло бы сломать эту женщину или хотя бы задеть ее. Поистине, тебе благоволят Боги, Рада Тан’Элиан. И почему только глупые люди назвали тебя Черным Ветром? Чего в тебе точно нет, так это черноты. Только золотые искры и смех.
Атмосфера в доме изменилась, и кто-то другой вошел в парадный вход. Лиара не открывала глаз, концентрируясь на человеке, который приближался, ощупывая его, осматривая со всех сторон. Женщина, возраста примерно пятидесяти-шестидесяти лет, все еще очень молодая и живая в душе, однако, словно покрытая маленькими язвами. Они испещряли всю ее, и в каждой дрожала крохотная неправильность, как дергающийся червячок. Все эти неправильности собирались внутри во что-то темное и перекрученное, и Лиара ощутила: любопытство, нездоровое любопытство ко всему и всем, на котором наросла сухая корка чинности и показного благочестия. А внутри: вечные сомнения, зависть ко всем другим, желание свободы, вывернутое и выразившееся в стремлении лишить этой свободы других. Эта женщина не была злой, нет, но в ней было слишком много подавленного, упрятанного глубоко внутрь, выродившегося из-за невозможности развиваться, и оттого она и стремилась контролировать жизни других людей.
А еще от нее исходило ощущение тревоги и страха, сотрясающее ее с головы до ног. Снаружи держалась тонкая, хлипкая видимость спокойствия и самодовольства, а внутри дрожал почти что животный ужас, холодный и липкий, словно болотный ил. Лиара скривилась и непроизвольно отерла ладони о платье. И после этого ты еще думаешь, что боишься всего на свете! Вот, кому по-настоящему страшно.
Женщина приближалась, проходя через весь дом, и ощущение страха только усиливалось, а сквозь него прорастала лихорадочная, истерическая надежда. Лиаре не нужно было слышать звука открывшейся двери и отодвигаемых стульев, когда милорд и миледи Тан’Элиан вставали из-за стола, приветствуя гостью. Ей было достаточно того, с какой жадностью всколыхнулась в той надежда, а потом медленно опала, оставшись напряженно дрожать где-то в глубине.
Пока они приветствовали друг друга, обменивались причитающимися случаю любезностями, Лиара пыталась найти угрозу в гостье, но не могла. Та боялась так, что оставалось удивляться, почему от страха у нее до сих пор не разорвалось сердце, и она еще не упала замертво, однако крепко держала себя в руках, не демонстрируя этого ни одним жестом.
– Это такой страшный день! – в голосе ее звенела притворная печаль, под которой содрогался в конвульсиях ужас. – Наш прекрасный молодой король, скончавшийся так скоропостижно! Это черный день для всей Мелонии, а через нее – и для всего мира.
– Истинно так, леди Тайрен, - спокойно проговорил в ответ Ленар. – Дом Тан’Элиан скорбит о гибели короля. И нам остается лишь надеяться, что выборы нового правителя состоятся как можно скорее.
Ужас взметнулся в гостье (Тайрен?), затопив ее целиком, черной волной ударив ей в голову и едва не сметя все выстроенные ей барьеры. Лиара чувствовала напряжение, нарастающее с каждой минутой, и ее колебания. Женщина хотела сказать что-то, но не знала, как начать, не знала, с какой-то стороны подойти.