Пестрые истории
Шрифт:
Он снял комнату в одном из пригородов Лондона, вернее койку.Да и той только половину,потому что ему пришлось делить ее с другим молодым человеком.
Сосед по койке хорошо устроился при парнишке из провинции, как он говорил позже, тот почти не спал, до утра сидел и писал. Он засыпал лондонские журналы своими сочинениями, их хватило бы на целый номер. Он уже пытал счастья не только произведениями монаха Раули, но и под своим именем писал стихи, прозу, политическую сатиру.
Но он не знал,
В семнадцатилетнем парне была гордость пламенного ума. Он не желал лакействовать, ему хотелось собственными силами выбиться из неизвестности. Он обивал пороги редакций и возвращался, чуть ли не ежедневно обогащая свой горький опыт. Неопытностью провинциала нагло пользовались. За статью ему платили один шиллинг,за стихотворение и только треть — восемь пенни.Один журнал взял у него сразу шестнадцать баллад всего за десять с половиной шиллингов.Судя по его записям доходов, таким лихорадочным трудом он заработал всего двенадцать фунтов, то есть на день у него приходилось по два шиллинга.
Из этих нищих заработков он еще умудрялся посылать подарки домой,писал домашним обманные письма, сообщая, как, дескать, хорошо идут дела в Лондоне, что его начинают признавать, перед ним открывается славная будущность.
Только и эта тоненькая струйка денег вдруг иссякла. Журналы были забиты рукописями Чаттертона. Случалось, ему возвращали одну из самых прекрасных его поэм, потому что «она не подходила по объему журнала». Несчастного парня качало без единого пенни, да, именно качало от голода, в этом большом бесчувственном городе. И только у его квартирной хозяйки сжалось сердце при виде этого вконец исхудавшего, с впавшим лицом, бледного, но с горящим взором юноши, она пригласила его пообедать.
— Спасибо, у меня совсем нет аппетита, — ответил он и закрылся в своей комнате, вернее в каморке, к тому времени он жил в своем уголке один.
И это говорил юноша, три дня не бравший в рот пи крошки.
На другое утро, поскольку он не отвечал на стук, взломали дверь. Его нашли на кровати мертвым. Гордый юноша ни в ком не нуждался. Люди не захотели ему помочь, тогда он покинул их. Он отравился.
Было 25 августа 1770 года. Ему еще не исполнилось и восемнадцати лет…
Похоронили его в братской могиле бедняков, там его следы окончательно затерялись. Следы одного из блистательных гениев Англии.
После его смерти, естественно, газеты запестрели его именем. «Мы потеряли великого поэта», — вздыхали толстые журналы, те, которые платили ему жалкие гроши. Им вдруг открылась поэтическая красота его стихов, скрытая маской модной архаики. Мэлоун,
Его сочинения, которые он писал с четырнадцати лет,позднее вышли национальным изданием. Имя его увековечено на мемориальной доске в Бристоле, в церкви св. Марии Рэдклиффской, где он призвал к жизни фигуру монаха Раули.
А что же Уолпол? Тот стал знаменит, унаследовав от отца высокий ранг и большое состояние, возможно совсем незаслуженно, потому что злые языки утверждали, что его отец вовсе ему не отец, а отец совсем другой — лорд по имени Херви. Литературной известностью Уолпол был обязан своей обширной переписке, которую сочли остроумной и несколько раз переиздавали в нескольких томах.
Однако все эти тома перевешивает одно единственное письмо, которое отсутствует в этом собрании{Я включил сюда несколько стихотворных строк, в которых Чаттертон излил свою горечь в отношении Уолпола.
Уолпол! Я и в мыслях не имел,
Сколь ты жестоко сердцем очерствел;
Вкушая роскошь, ты не внял мольбе
Подростка одинокого, к тебе
Воззвавшего; его стыдить ты рьяно, -
А сам не знал подобного обмана?
«Отранто» вспомни! — Что за словопренье?
Презреньем я отвечу на презренье.
(Пер. Д. В. Сильвестрова) }:
«Сэр, я не могу примирить Ваше отношение ко мне с теми представлениями о Вас, которые я некогда разделял. Сэр, я полагаю себя оскорбленным: не будучи осведомлены о моих обстоятельствах, Вы не осмелились бы обходиться со мною подобным образом. Дважды обращался я к Вам с просьбой вернуть мне копии рукописей — от Вас ни слова. Буду признателен, если Вы объяснитесь или извинитесь за свое молчание.
Томас Чаттертон.
Июля 24 дня».
Литератор Шамуель Немеш, один из самых ловких мастеров-фальсификаторов, сбывал свои подделки за деньги. Была у него лавка древностей в Буде, в ней битком было всяких рукописей, бумаг, медалей и орденов, оружия. Он даже писал статьи по антиквариату в научные журналы.
Поначалу он занимался подделками просто из любви к искусству, позднее, когда подметил, как легко и просто можно обвести вокруг пальца и самого ученого из ученых, поставил дело на широкую ногу.
На старинных пергаментах бледными чернилами он писал якобы древние венгерские, латинские и немецкие тексты. Он мог точно копировать не только средневековые готические и латинские буквы, но и древневенгерские и даже татарские письмена. Мастерски подделанные тексты вставлял в переплеты старинных фолиантов и снисходительно «дозволял» ослепленным ученым мужам «открывать» такие редкости и за хорошие денежки приобретать их{Подробно описывает эти фальсификации Бела Тот в книге «Венгерские редкости» (B'ela T'oth. Magyar ritka'sagok. Будапешт, 1899). Всего он описывает 26 подделок.}.