Пьесы: Оглянись во гневе. Комедиант. Лютер

Осборн Джон

Каетан. Боюсь, ты не вполне уяснил ситуацию. Я здесь не для того, чтобы вступать с тобой в дискуссию — ни теперь, ни позже. Римская церковь — венец светского, гражданского мира, и того, кто однажды обрел веру, а потом отпал, церковь может передать в руки гражданской власти. Вряд ли нужно напоминать, что с бунтовщиками борются и бунтовщиков изводят отнюдь не доводами рассудка. (Вздыхает,) Заговорились мы, сын мой, а время позднее. Нужно отрекаться. Поверь, я хочу как можно скорее покончить с этим делом.

Мартин.

Одни стремятся отыскать истину, другим выгоднее ее убить. Мне безразлично, что нравится и что не нравится папе. Он человек.

Каетан(сухо). Это все?

Мартин. Наверно, он хороший человек и ничем не хуже других пап. Но этого мало для мира, который жаждет перемен, реформации. А для нее, смею думать, люди уже созрели.

Каетан. Дорогой мой друг, подумай, все взвесь и постарайся найти какой-нибудь выход. У меня одно желание: примирить тебя с церковью и ее высочайшим первосвященником. Отрекись, сын мой, за это молится наш святой отец.

Мартин. Но разве вы не хотите обсудить…

Каетан. Обсудить! Я ничего с тобой не обсуждал и не намерен обсуждать! Если тебе нужен диспут, пусть тобой займется Экк.

Мартин. Иоганн Экк? Профессор из #Ингольшптадта?

Каетан. Ты, кажется, не очень высокого мнения о нем?

Мартин. Богословие он знает.

Каетан. Он известен участием в диспутах.

Мартин. Ничего странного. Пресный стиль, рассудительная сдержанность — в этом еще многие видят мудрость.

Каетан. То есть он не такой новатор, как ты…

Мартин. Я совсем не новатор, я даже не наставник, да и священник я никудышный. Я знаю, что Иисус Христос обойдется без моих трудов и служб.

Каетан. Ну, хорошо, Мартин, раз ты этого хочешь — изволь, я выскажу свои возражения, а точнее, кое-что тебе открою, ибо есть вопросы выше твоей безопасности и жизни, есть интересы, перед которыми ничто и я, и ты, и наша затянувшаяся беседа в этой комнате. Да, некоторые вроде тебя любят нападать на христианство, у них чешутся руки перепахать его вдоль и поперек, но ответь мне прямо, начистоту: что ты будешь строить на его месте?

Мартин. Сухую руку лучше отнять, а гнойник вскрыть и молиться, чтобы из гнили и дряни вырастала чистота и сила.

Каетан. Но как же так? Сын мой, ты замахиваешься на самую совершенную в мире организацию!

Мартин. Кого-нибудь всегда устраивает болезнь, которая сушит или насылает скверну. Но больное место нужно прижигать без колебания.

Каетан. Так-таки без колебания? А скажи мне, пожалуйста: вот, допустим, ты уничтожил палу — куда ты потом себя денешь?

Мартин. Не знаю.

Каетан. Вот именно, без него тебе нечего делать. Он тебе нужен, Мартин,

для твоей охоты он тебе еще нужнее, чем ему самому нужен его дурацкий кабан. Ты понимаешь меня? Папы всегда были и всегда будут, даже если их называют как-нибудь иначе. Покуда есть такие люди, как ты, без пап не обойтись. Мой сын, ты ведь не революционер, как в добрые старые времена: ты самый настоящий мятежник, а это совсем особый зверь. Ты не тронешь папу — и не потому, что свергнуть его тебе не по плечу, а потому, что эта задача слишком мала для тебя.

Мартин. Наверно, мой генеральный викарий беседовал…

Каетан(презрительным тоном). Я могу тебя раскусить и без подсказки Штаупица. Очень может случиться, что некоторые обманувшиеся люди увидят в тебе даже вождя своей революции, но ты ведь не хочешь ломать порядок — ты хочешь его установить. Ты думаешь справиться один, все переломать и перестроить. После тебя, ты думаешь, никто ничего не переправит. Я читал некоторые твои проповеди о вере. Знаешь, о чем они все говорят, все до единой?

Мартин. Не знаю.

Каетан. Они говорят: я рвусь к ясности, я бьюсь за нее, как припадочный, как зверь, попавший в тиски сомнений.

Мартину нехорошо, ему стоит огромных сил не выдать свою боль.

Ты не понимаешь, чем все может кончиться? Людей можно навсегда оттолкнуть и предоставить самим себе, бросить без помощи, без поддержки.

Мартин. Простите, ваше высокопреосвященство, я устал с дороги и боюсь, что силы оставляют меня…

Каетан. Они будут беспомощны и беззащитны, потеряв свою матерь-церковь, камень Петров — пусть даже все это далеко не безупречно. Разреши им грешить, мой сын, и получать свои крошечные индульгенции. Велика важность! Зато спокойно…

Мартин(почти в истерике). Спокойно! Мне… меня это не волнует!

Каетан. Мы живем в кромешной тьме, и она все сгущается. Как же людям найти бога, если они предоставлены самим себе и каждый заброшен и знает только о себе?

Мартин. Пусть ищут.

Каетан. Прошу, очень тебя прошу, сын мой: отрекись.

Пауза.

Мартин. Не могу, святой отец.

Пауза.

Каетан. У тебя нездоровый вид. Ступай отдохни. (Пауза.) Само собой разумеется, ты будешь удален из ордена. Мартин. Я…

Каетан. Да?

Мартин. Ваша власть, ваше высокопреосвященство. Вы представите мое дело на суд папы?