Пьесы в прозе
Шрифт:
Антонина Павловна.
Один только вопрос, и я пойду спать: ты с ним увидишься?
Любовь.
Я ему с няней пошлю французскую записку, я к нему побегу, я брошу мужа, я...
Антонина Павловна.
Люба, ты... ты шутишь?
Любовь.
Да. Набросок третьего действия.
Антонина Павловна.
Дай бог, чтобы он тебя разлюбил за эти годы, а то хлопот не оберешься.
Любовь.
Мама, перестань. Слышишь, перестань!
Трощейкин входит справа и обращается назад в дверь.
Трощейкин.
Сюда, пожалуйста...
Антонина Павловна (Любови).
Спокойной
Трощейкин.
Что вы там в коридоре застряли? Это просто старые журналы, хлам, -оставьте.
Антонина Павловна.
Спокойной ночи, Алеша.
Трощейкин.
Спите, спите. (В дверь.) Пожалуйте сюда.
Антонина Павловна уходит, входит Барбошин: костюм спортивный, в клетку, с английскими шароварами, но голова трагического актера и длинные седовато-рыжие волосы. Он движется медленно и крупно. Торжественно-рассеян. Сыщик с надрывом. Войдя, он глубоко кланяется Любови.
Барбошин.
Не вам, не вам кланяюсь, а всем женам, обманываемым, душимым, сжигаемым, и прекрасным изменницам прошлого века, под густыми, как ночь, вуалями.
Трощейкин.
Вот это моя мастерская. Покушение случилось здесь. Боюсь, что именно эта комната будет его притягивать.
Барбошин.
Дитя! О, обаятельная, обывательская наивность! Нет, место преступления привлекало преступников только до тех пор, пока этот факт не стал достоянием широкой публики. Когда дикое ущелье превращается в курорт, орлы улетают. (Опять глубоко кланяется Любови.) Еще кланяюсь женам молчаливым, задумчивым... женской загадке кланяюсь...
Любовь.
Алеша, что этому господину от меня нужно?
Трощейкин (тихо).
Не бойся, все хорошо. Это лучший агент, которого мне могло дать здешнее бюро частного сыска.
Барбошин.
Предупреждаю влюбленных, что я научен слышать апарте яснее, чем прямую речь. Меня этот башмак давно беспокоит. (Стаскивает его.)
Трощейкин.
Я еще хотел, чтобы вы исследовали окно.
Барбошин (исследуя башмак).
Так и знал: гвоздь торчит. Да, вы правильно охарактеризовали меня вашей супруге. Последний весенний сезон был особенно для меня удачен. Молоточек, что-нибудь... Хорошо, дайте это... Между прочим, у ме ня было одно интереснейшее дело, как раз на вашей улице. Ультраадюльтер типа Б, серии восемнадцатой. К сожалению, по понятным причинам профессиональной этики я не могу вам назвать никаких имен. Но вы, вероятно, ее знаете: Тамара Георгиевна Грекова, двадцати трех лет, блондинка с болонкой.
Трощейкин.
Окно, пожалуйста...
Барбошин.
Извините, что ограничиваюсь полунамеками. Тайна исповеди. Но к делу, к делу. Что вам не нравится в этом отличном окошке?
Трощейкин.
Смотрите: совсем рядом водосточная труба, и по ней легко можно взобраться.
Барбошин.
Контрклиент может себе сломать шею.
Трощейкин.
Он ловок, как обезьяна!
Барбошин.
В таком случае могу вам посоветовать один секретный прием, применяемый редко, но с успехом. Вы будете довольны. Следует приделать так называемый фальш-карниз, то есть карниз или подоконник, который срывается от малейшего нажима. Продается с гарантией на три года. Вывод ясен?
Трощейкин.
Да, но как это сделать... Нужно звать рабочих... Сейчас
Барбошин.
Это вообще не так важно: все равно я буду до рассвета, как мы условились, ходить у вас под окнами. Между прочим, вам будет довольно любопытно смотреть, как я это делаю. Поучительно и увлекательно. В двух словах: только пошляки ходят маятником, а я делаю так (ходит). Озабоченно иду по одной стороне, потом перехожу на другую по обратной диагонали... Вот... И так же озабоченно по другой стороне. Получается сначала латинское "н". Затем перехожу по обратной диагонали накрест... Так... Опять -- к исходной точке, и все повторяю сначала. Теперь вы видите, что я по обеим панелям передвигаюсь только в одном направлении, чем достигается незаметность и естественность. Это способ доктора Рубини. Есть и другие.
Любовь.
Алеша, отошли его. Мне неприятно. Я сейчас буду кричать.
Барбошин.
Вы можете абсолютно не волноваться, мадам. Можете спокойно лечь спатки, а в случае бессонницы наблюдать за мной из окна. Сегодня луна, и получится эффектно. Еще одно замечание: обычно беру задаток, а то бывает, что охраняемый ни с того ни с сего исчезает... Но вы так хороши, и ночь такая лунная, что я как-то стесняюсь поднимать этот вопрос.
Трощейкин.
Ну, спасибо. Это все очень успокоительно...
Барбошин.
Что еще? Слушайте, что это за картины? Уверены ли вы, что это не подделка?
Трощейкин.
Нет, это мое. Я сам написал.
Барбошин.
Значит, подделка! Вы бы, знаете, все-таки обратились к эксперту. А скажите, что вы желаете, чтобы я завтра предпринял?
Трощейкин.
Утром, около восьми, поднимитесь ко мне. Вот вам, кстати, ключ. Мы тогда решим, что дальше.
Барбошин.
Планы у меня грандиознейшие! Знаете ли вы, что я умею подслушивать мысли контрклиента? Да, я буду завтра ходить по пятам его намерений. Как его фамилия? Вы мне, кажется, говорили... Начинается на "ш". Не помните?
Трощейкин.
Леонид Викторович Барбашин.
Барбошин.
Нет-нет, не путайте -- Барбошин Альфред Афанасьевич.
Любовь.
Алеша, ты же видишь... Он больной.
Трощейкин.
Человека, который нам угрожает, зовут Барбашин.
Барбошин.
А я вам говорю, что моя фамилия Барбошин. Альфред Барбошин. Причем это одно из моих многих настоящих имен. Да-да... Дивные планы! О, вы увидите! Жизнь будет прекрасна. Жизнь будет вкусна. Птицы будут петь среди клейких листочков, слепцы услышат, прозреют глухонемые. Молодые женщины будут поднимать к солнцу своих малиновых младенцев. Вчерашние враги будут обнимать друг друга. И врагов своих врагов. И врагов их детей. И детей врагов. Надо только верить... Теперь ответьте мне прямо и просто: у вас есть оружье?
Трощейкин.
Увы, нет! Я бы достал, но я не умею обращаться. Боюсь даже тронуть. Поймите: я художник, я ничего не умею.
Барбошин.
Узнаю в вас мою молодость. И я был таков -- поэт, студент, мечтатель... Под каштанами Гейдельберга я любил амазонку... Но жизнь меня научила многому. Ладно. Не будем бередить прошлого. (Поет.) "Начнем, пожалуй...". Пойду, значит, ходить под вашими окнами, пока над вами будут витать Амур, Морфей и маленький Бром. Скажите, господин, у вас не найдется папироски?