Пьесы
Шрифт:
КЕЙТ. Умереть и так можно. Необязательно для этого идти в армию.
ИСМАЭЛЬ. Когда мы будем есть? Мы прошли уже не меньше мили.
АНДЕРС. Какой мили? Английской, что ли?
ИСМАЭЛЬ. Ну да, если считать от центра.
АНДЕРС. Да четырех километров даже не прошли. Ну ты и слабак. Когда мы шли в горку, запыхался, как последняя польская блядь.
ИСМАЭЛЬ. Ну…
КЕЙТ. В школе же теперь отменили физкультуру. Хотят, чтобы шведы разжирели и расслабились,
АНДЕРС. Когда тебя призовут, от тебя будет ноль толку. Да ты сразу скопытишься, если начнется война и надо будет мочить чурок.
ИСМАЭЛЬ. Я же пьяный.
АНДЕРС. Это не оправдание. Я тоже пьяный. Нажрался в жопу.
КЕЙТ. Я вообще не пьянею. Чем больше пью, тем трезвее становлюсь. Я уже много лет не пьянею.
АНДЕРС. А кто здесь не пьян?
ИСМАЭЛЬ. У меня еще бывают галлюцинации.
КЕЙТ. Заткнись. Достал уже.
ИСМАЭЛЬ. Да-да. Это правда. У меня бывают видения. Они это так называют. Я все время их вижу.
КЕЙТ. Помолчи, а?
ИСМАЭЛЬ. Это как-то связано с каталепсией.
АНДЕРС. Кто тебе это сказал?
ИСМАЭЛЬ. Ученые. Врач, который меня обследовал.
КЕЙТ. Эпилепсия у тебя оттого, что папаша лупил тебя в детстве.
АНДЕРС. Тебя так сильно били по башке, что у тебя отвалился член. Ну и что же ты видишь? Что ты видишь? Что ты видишь?
ИСМАЭЛЬ. Да все что угодно. Разное, чего не существует.
АНДЕРС. Откуда ты знаешь, что этого не существует, раз этого не существует?
ИСМАЭЛЬ. Как будто видео смотришь.
АНДЕРС. Ну назови хоть что-нибудь, что ты видел.
ИСМАЭЛЬ. Когда?
АНДЕРС. Да, блин, когда угодно. Что угодно. Неважно. Что ты видел. Какое-нибудь видение.
ИСМАЭЛЬ. Ну они все время приходят. Я и не знаю, когда будет следующее. Да мне вообще плевать на это. Я же привык уже.
АНДЕРС. Ну что ты видел в последний раз?
ИСМАЭЛЬ. Ну… блин, что же это было?
АНДЕРС. А я откуда знаю?
ИСМАЭЛЬ. Не знаю.
АНДЕРС. Ну придумай что-нибудь, твою мать.
ИСМАЭЛЬ. Ну… когда мы проходили там… мимо приходской конторы, в Салеме…
КЕЙТ. Салем — священное место. На иврите значит «спокойный». По-арабски — «Салам».
АНДЕРС. М-м.
ИСМАЭЛЬ. Там я увидел… двух парней впереди, они шли нам навстречу, но далеко от нас, но я видел их очень отчетливо… у них сбоку, вот тут, наверху, были такие большие косы.
АНДЕРС. Какие еще косы? Что это?
ИСМАЭЛЬ. Ну да. Они были как бы с нами.
АНДЕРС. Почему?
ИСМАЭЛЬ. Ну я не знаю… Так всегда, оно появляется, а потом исчезает… как будто ничего не было.
АНДЕРС. Какие еще косы?
ИСМАЭЛЬ. Ну то, чем траву косят.
КЕЙТ. Крестьяне косят косами траву, когда она слишком высокая. Когда они хотят трахнуть корову и не могут к ней подобраться.
АНДЕРС. Ясно… Ну и зачем они появились?
ИСМАЭЛЬ. Понятия не имею. Я просто их видел, и все. И на них еще была кровь, сверху.
АНДЕРС. Ты не принимал сегодня лекарство?
ИСМАЭЛЬ. Нет.
Будешь делать еще?
КЕЙТ. Зачем? По-моему, и так красиво.
ИСМАЭЛЬ. Ну, ты говорил как-то.
КЕЙТ. Посмотрим. Может быть. Посмотрим, что принесет нам будущее в своем поганом чреве. Какие оно таит темные замыслы.
ИСМАЭЛЬ. Ты говорил, что хочешь сделать еще на груди «Eternal Hate» [29] .
29
Вечная ненависть (англ.).
КЕЙТ. Те, кто там был, говорят: пока не застрелишь своего первого врага, считай, что ты не был на войне. Только тогда понимаешь, что это такое.
АНДЕРС. Надеюсь, тут тоже скоро будет война.
КЕЙТ. Расовая война.
АНДЕРС. Да.
КЕЙТ. Если мы только не одряхлели настолько, что не сможем защищаться… Да вообще, поздно уже.
АНДЕРС. Ничего, скоро все…
КЕЙТ. Раньше надо было думать. Когда черножопые убили Даниэля Вретстрёма в Салеме. Да весь шведский народ должен был подняться и вышвырнуть отсюда этих уродов. А тот чувак, который до смерти забил трехлетнего ребенка… ему дали всего три года — по году за каждый год жизни ребенка. Если бы в приговоре не было сказано, что после отбытия наказания он высылается из страны, никто бы и не узнал, что он черножопый. Они же не люди.
АНДЕРС. Они мусульмане.
КЕЙТ. Мусульмане — не люди.
АНДЕРС. Но ты же, блин, мусульманин.
КЕЙТ. Да, но он же с нами.
АНДЕРС. Да, ну ты, блин, попал.
КЕЙТ. Индивиды, совершающие такие отвратительные преступления, не имеют права называться людьми.
ИСМАЭЛЬ. Нас было только семь белых в моем классе, в нашем классе.