Петербург в царствование Екатерины Великой. Самый умышленный город
Шрифт:
Группа, названная здесь городской аристократией, может быть также описана как богатейшее титулованное и нетитулованное дворянство, к которому можно добавить и крупнейших купцов. Эта группа образовывала не только официально признанную верхушку общественной структуры, но и стояла на вершине экономической иерархии. Она пользовалась более широкими законными правами и привилегиями, чем любая другая группа. В самом деле, привилегированный социальный статус дворянства проистекал из его глубокого и прочного правового превосходства над остальными категориями горожан, дарованного государством. Городская аристократия владела половиной каменных домов в городе, расположенных главным образом вблизи от центра, на лучших участках, выходящих на реки и каналы. У многих имелись ещё и загородные дома за окраинами города или по берегам Финского залива.
Городская аристократия тяготела к более роскошному образу жизни, чем любая другая группа. Богатейшие её представители, высокородные вельможи, стремились превзойти друг друга богатством и окружали себя множеством слуг. Известнейшие и богатейшие аристократы выставляли напоказ, сверх обычного штата домашней прислуги, толпы ливрейных слуг на особых ролях – конюхов, кучеров, егерей, буфетчиков. Кирилл Григорьевич Разумовский держал в городе свыше двухсот слуг, а о Шереметевых говорили, что у них целых триста [114] . Никакая другая категория населения не могла подражать им в такой нарочитой пышности. Именно этих людей чаще всего приглашали на придворные приемы, маскарады, балы, и это в их дома сама Екатерина нередко заглядывала
114
Васильчиков А.А. Семейство Разумовских / ред. П.И. Бартенев // Осьмнадцатый век. Исторический сб.: в 4 т. М., 1868–1869. Т. 2. С. 603; Георги И.Г. Описание российско-императорского столичного города… С. 608.
115
Подробные отчеты о том, кого приглашали на придворные приёмы и куда ездила Екатерина на светские собрания, заносили в «Камер-фурьерский церемониальный, банкетный и походный журнал». В XIX в. Министерство императорского двора опубликовало камер-фурьерские журналы по годам екатерининского царствования. Я признателен Дж. Т. Алекcандеру, обратившему моё внимание на этот источник.
Имена каких семейств ассоциируются с этой группой? Во-первых, те дома, что были глубоко вовлечены в придворную жизнь. Это были хозяева дворцов. К их числу принадлежали не только обладатели высших государственных должностей, но и придворные чины, а также члены их обширных семейных кланов. В работе Д. Рэнсела, посвящённой политике придворных «партий» в екатерининской России, названы многие из них. В первую очередь это имена Бестужевых, Долгоруких и Долгоруковых, Куракиных, Орловых, Паниных, Потемкиных, Шереметевых, Шуваловых, Трубецких и Воронцовых, но были и другие, не занимающие видного места в исследовании Рэнсела – Белосельские, Бецкие, Демидовы, Нарышкины, Юсуповы. Высокопоставленные военные нередко имели в Петербурге дома, в которых жили их многочисленные родственники в те долгие периоды, когда сами они отсутствовали. Например, М.И. Кутузов, будущий победитель Наполеона, в конце 1760-х гг. унаследовал от отца дом на берегу Невы и продолжал содержать его, несмотря на свои длительные отлучки из города [116] . В числе привилегированного купечества значились русские имена Болин, Чулков, Северин, Шемякин, фамилии голландцев Бахерахта и Бетлингка, британские дома Кейли, Гарднер, Гомм, Шэрп, Сазерленд, Своллоу и Томсон, армяне Маничар и Лазарев.
116
Parkinson R. The Fox of the North: The Life of Kutuzov, General of War and Peace. N.Y., 1976. P. 20.
М.И. Кутузов
Эта городская аристократия лучше всех разбиралась в последних модах из Западной Европы и больше всех была им привержена. Время от времени элегантные дамы появлялись в торговом порту, чтобы поскорее узнать, что нового в парижской моде. В городе процветали портные и парикмахеры – изготовители париков, обыкновенно иностранцы. Богачи держали собственных цирюльников и платили им внушительное жалованье. Вполне естественно, что люди, не столь привыкшие следовать капризам госпожи моды, находили в подобном поведении своих сограждан немало поводов для насмешек. Вот один пример: издатели журнала «И то и се» в одном номере писали, что люди высшего общества все делают «по моду» (т. е. по моде, `a la mode). Они одеваются «по моду», ходят «по моду», говорят и думают «по моду» – даже бранятся «по моду». В конце статьи раскрывались пути культурного влияния: там говорилось, что Петербург внимательно следит за новинками из Парижа, Москва подражает Петербургу, а провинция изо всех сил старается не отстать от Москвы [117] . Конечно, только у высшей группы общества были и средства, и желание столь рабски следовать европейской моде.
117
Статья цитируется в работе: Афанасьев А.Н. Черты русских нравов XVIII столетия // Русский вестник. 1857. № 10. Авг. С. 263–264.
Городская аристократия включала в себя многих, но, разумеется, не всех дворян, живших в Санкт-Петербурге. Никоим образом все они не могли – даже если бы хотели – вести подобный образ жизни. Многие дворяне не располагали средствами, которые позволяли бы им жить праздно. Если уж на то пошло, беднейшие дворяне часто шли служить мелкими государственными чиновниками и с трудом сводили концы с концами. Материалы долговых расписок говорят о том, что большую часть должников составляли военные и гражданские служащие низших рангов с дворянскими титулами [118] . Но, несмотря на это, процент дворян, которые могли считаться бедными, был в столице явно гораздо ниже, чем в сельской местности, так как Санкт-Петербург всё-таки привлекал главным образом тех, кто стремился добыть себе богатство, общественное положение и власть.
118
Краткий анализ участия дворян в этой деятельности см.: Munro G.E. The Role of the Veksel’ in Russian Capital Formation: A Preliminary Inquiry / Bartlett R.P., Cross A.P., Rasmussen K., eds. Russia and the World of the Eighteenth Century. Columbus, OH, 1988. P. 551–564.
Городские аристократы являлись прежде всего потребителями, а не производителями. Своей тягой к роскошной мебели, одежде, экзотическим лакомствам они давали средства к существованию множеству ремесленников и торговцев. Деньги, которыми они расплачивались за эти товары, поступали в основном из сельских имений за пределами Санкт-Петербургской губернии. Конечно, многие дворяне также получали крупные доходы прямо в городе – некоторые пускались в торговлю, сбывая оптовым торговцам продукцию своих имений, или содержали промышленные предприятия, как граф Ягужинский, владелец фабрики шелковых чулок (до тех пор, пока долги, вызванные бурной жизнью графа, не заставили кредиторов лишить его права выкупа фабрики), или князь Потёмкин, имевший стекольный завод и несколько кирпичных производств, или князь Несвицкий, глава компании, строившей торговые корабли. Но, богатые или бедные, все дворяне из числа столичной аристократии всегда могли претендовать на высший правовой и социальный статус, соразмерный их происхождению или заслугам.
Вторую четко выделяющуюся группу населения Санкт-Петербурга составляли государственные служащие. Этот разряд, разумеется, включал в себя высших администраторов, управляющих, словом – людей, принимавших решения, но в гораздо большем количестве в него входили мелкие чиновники, копиисты, секретари и другие бюрократы, которые составляют любой государственный аппарат. В то время ещё не существовало представления об этой группе как об отдельной категории городских жителей. Если в 30-е гг. XIX в. Николай Гоголь уже высмеивал их в своих сатирических произведениях, то в XVIII в. их присутствие едва намечалось в статистике, обозначаемое такими словами как «чиновник» или, реже, «разночинец» – эти термины относились к государственным служащим недворянского происхождения [119] . Из дворянства тоже происходили
119
Этимологию термина «чиновник» см.: Becker Ch. Raznochintsy: Word and Concept // American Slavic and East European Review. Vol. 18, No. 1. (Febr. 1959). P. 63–74. На новом уровне эта проблема освещена в работе Э.К. Виртшафтер (см. выше, примеч. 22).
120
Отличный краткий статистический обзор социального состава, квалификации и моделей карьеры петербургского чиновничества см.: Pintner W.A. The Social Characteristics of the Early Nineteenth-Century Russian Bureaucracy // Slavic Review. Vol. 29, No.3. (Sept. 1970). P. 429–443.
121
Becker Ch. Raznochintsy: Word and Concept. P. 66; Петров П.Н. История Санкт-Петербурга… C. 668; Рашин А.Г. Население России… С. 126–127.
Чиновники в большинстве своём селились поблизости от тех учреждений, в которых работали. Так как ядро администрации – здание Двенадцати коллегий – помещалось на Васильевском острове, то многие мелкие чиновники предпочитали жить в этой части города. Также немало их обитало на Петербургской стороне. Из-за того что чиновники низкого ранга на своё скудное жалованье не могли себе позволить покупать землю и дома, множество их нанимало жильё, от удобных квартир до жалких комнатушек. Случалось, что чиновники работали и жили по одному и тому же адресу, т. е., спали на чердаке или в подвале своего учреждения [122] .
122
Пушкарев И. Описание Санктпетербурга и уездных городов… С. 368; РГИА. Ф. 1329. Оп. 1. Д. 118. № 16. Л. 28 (этот документ содержит упоминание о служащих Сената, живших в подвале и на чердаке его здания).
После издания в 1785 г. Жалованной грамоты городам чиновничество занимало в городе странное положение (см. главу 3, с. 146 и след.). Дело в том, что в Грамоте их совершенно не приняли в расчет при определении групп, призванных составлять городское сообщество и участвовать в городском управлении. Это было важное упущение, так как, судя по предварительным исследованиям, гражданская бюрократия к концу екатерининского правления уже являлась, в сущности, самовоспроизводящейся группой [123] . Её социальное происхождение было различным. Одна треть происходила из дворянских семейств, ещё одна треть – из служилых недворян, как гражданских, так и военных. Оставшуюся треть составляли выходцы из купечества, ремесленники, иностранцы, мещане, крестьяне. Подавляющее большинство не имело иных источников дохода, кроме казённого жалованья, а это значит, что лишь немногие из них могли быть приписаны к гильдиям, цехам или к посаду. Мало кто из чиновников владел недвижимостью, а значит, мог быть внесен в число «настоящих городовых обывателей», т. е. в первую категорию согласно Жалованной грамоте. Фактически этот документ не предусматривал включения казенных служащих в число законно зарегистрированных городских жителей. Несмотря на то что они составляли шестую часть населения Петербурга, они не могли участвовать в делах города, если не были приписаны к какой-то из официальных категорий, а это выпадало на долю лишь немногих из чиновников. Очевидно, что большинство оставалось никуда не приписанным, т. е. фактически они жили в городе, но не считались членами городского сообщества.
123
Pintner W.A. The Social Characteristics… (см. особенно с. 442–443 и табл. 7 и 9).
Подобно гражданским служащим, люди, занятые закупкой и продажей различных товаров, занимали важное место в жизни города. В коммерции участвовало больше жителей, чем показывает статистика XVIII в., – главным образом потому, что термин «купец» прилагался только к тем, кто был приписан к одной из трех купеческих гильдий. Только члены гильдий пользовались законными купеческими правами и привилегиями, но несколько тысяч незарегистрированных торговцев из мещан (эти люди не имели необходимого для принадлежности к гильдии капитала в 500 руб. до 1775 г., а после этой даты – в 1000 руб.) вместе с семьями сильно увеличивали разряд купечества. Разумной оценкой числа людей, которые жили за счёт доходов от коммерции, кажется цифра в 6–8 тыс. человек на начало рассматриваемого периода. За последующие тридцать лет эта цифра выросла больше чем в два раза и достигла 17 тыс. к концу правления Екатерины [124] . Всё больше и больше купцов из мелких российских городов переселялось в Петербург. В 1781 г., когда был отмечен пик этой миграции, триста купцов переписались из своих городов в столицу [125] . Ещё немало купцов каждый год проживало в столице столько времени, сколько уходило на распродажу всего привезённого товара.
124
Эта цифра представляет собой скорее приблизительную оценку, чем точный подсчёт. Привести точное число невозможно из-за сильных расхождений в источниках XVIII в. Шторх (Storch H.F., von. The Picture of Petersburg. P. 104) и Карл Герман (Герман К. Статистические исследования относительно Российской империи. СПб., 1819. С. 151) сходились в том, что около 1790 г. в гильдиях было зарегистрировано примерно 1700–1750 купцов. Добавив к этой цифре число мещан, занятых мелкой торговлей, получается почти 6500 человек. Однако цифры, приведённые в «Генеральной ведомости по провинциям о числе мужеска полу, душ по нынешней третей ревизии» от 1782 г. (РНБ. ОР. Ф. Эрмитажное собрание. № 244. Л. 7), говорят о наличии в городе 2156 лиц, приписанных к купечеству. Едва ли в быстро растущем городе могло снизиться число купцов. К тому же современники отмечали, что все эти цифры заметно уступали реальному числу торговцев в столице. Так, Шторх писал: «Гораздо большая часть торгующих жителей живут за границами этих объединений…» (P. 104). Кроме того, эти цифры касаются только взрослых мужчин, а вместе с женами и детьми оценка в 17 тыс. кажется правдоподобной. Цитированная выше работа Рашина приводит цифру 14 300 купцов от общего населения в 202 100 человек. Если согласиться, что население достигало 250 тыс., то купечество составит 17 600 человек. Эта более высокая цифра также совпадает с подсчётами, приведёнными у К. Германа (Статистические исследования… С. 151).
125
РГИА. Ф. 558. Оп. 2. Д. 206. Л. 125–126. Купцы, желавшие перейти в купеческие гильдии Петербурга, должны были представлять резюме, подкреплённые письмами, говорящими о том, что они были на хорошем счету в прежнем месте жительства (РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 301).