Петербургская литература. Альманах 2022
Шрифт:
– На печи не замёрзнете. А ребята помогут починить крышу. Пока в клубе поживёте, я договорился.
Сепачёв нерешительно мялся, не зная, как начать трудный разговор.
– Беда не ходит одна, – поднял на Трофима печальные глаза, – дочка брата твоего, Нила, без догляда осталась! Мачеха
Наталья вспомнила, как прощались с Нилом, когда уходил на фронт, как на вокзале шепнул ей дрогнувшим голосом: «Ежели что со мной, не оставь мою Галю! Сиротинка она, без мамки…».
Тяжко вздохнула:
– Не переживай, Василий Семёнович. Одна кровь – севостьяновская. Где Трофимова Галя, там и Нилову Галю пригреем, – прижала к себе хнычущую младшенькую, провела ладонью по головке, насторожилась: – Ай, что же это? Горит, кажется! Трофим, пощупай – горячая?
Галочки не стало первого января сорок четвёртого. Никитка из Лопашек, помогавший восстанавливать крышу, сколотил ящик вместо гробика, отвёз на саночках на кладбище, похоронил. Наталья не смогла. Ещё не окрепшая после тифа, от горя она снова свалилась без сил. Лежала на печи рядом с бредившей в лихорадке Ларисой и выла от беспомощности и разрывавшей сердце боли.
Наступило Рождество. Валил густой снег – огромными, с пятерню, хлопьями. После пятнадцатого декабря, как освободили, Езерище всё смелее и смелее оживало, наполнялось людьми, которые, казалось, вылезали из всех щелей. Несмотря на мороз и снегопад, отовсюду слышался стук топоров, молотков, взвизгивание пил, всё чаще звучал смех. И Лариса тоже пришла
– Девочка моя, – радостно приговаривала Наталья, – немцев выгнали, и ты скоро поправишься! На ножки встанешь. А там и к весне дело. Солнышко выглянет, травка зазеленеет, птички запоют. Мамка твоя на работу пойдёт. В огороде бульбочку посадим. Заживём с тобой! Будем папку ждать, пока он всех фашистов не перебьёт. Ты только выздоравливай, счастье моё!
Лариса повернула к окну бледное, прозрачное личико, улыбаясь, долго рассматривала морозные узоры на стекле. Потом, словно, наконец, услышала материнские слова, обернулась, внимательно вгляделась в её глаза, и произнесла чуть слышно, спокойно и печально:
– Нет, мамочка, я не выздоровею… Закопаешь меня в песочек, – глубоко вздохнула и затихла.
… Сепачёв присел на стул у порога. Рядом, переминаясь с ноги на ногу, стояли девчонки: его Ниночка и Севостьяновская племянница, девятилетняя Галя. Снег на валенках таял и стекал на пол, собираясь в лужицы.
– Вова мой заболел. Тоже тиф, – в который раз монотонно повторял Василий Семёнович. – Как бы девки не подхватили. Ты бы взяла их к себе… Тебе легче – всё не одна. Боль свою заглушишь заботами. А им ласка женская да глаз…
Наталья не реагировала – оглушённая горем, ничего не замечала, не слышала. Нина устала стоять, дёрнула отца за руку, заканючила:
– Пойдём домой! Не хочет тётя Наташа нас брать, она – не мама! – произнесла «мама» и вдруг зарыдала, горько, по-бабьи, с завыванием, навзрыд. Галя громко захлюпала вслед.
Конец ознакомительного фрагмента.