Петербургские женщины XIX века
Шрифт:
М-llе Бенуа была очень серьезная, сдержанная девица 47 лет с приятною, но некрасивою наружностию. Одета была всегда в белом. Она вообще любила белый цвет и в такой восторг пришла от белого заячьего меха, что сделала из него салоп, покрыв его дорогою шелковою материей. У нее зябли ноги, а она очень тепло обувалась и держала их зимою на мешочке с разогретыми косточками из чернослива. Она сама одевалась, убирала свою комнату и, когда все было готово, растворяла двери и приглашала нас к себе завтракать. Нам подавали кофе, чай, яйца, хлеб с маслом и мед. За обедом она всегда пила рюмку белого вина после супа и в конце обеда. Любила очень черный хлеб. После завтрака мы ходили гулять в сад и парк, несмотря ни на какую погоду, потом мы садились за уроки. Оказалось, что, несмотря на выученную наизусть по настоянию матери „Ломондову грамматику“ (Грамматика французского языка Ломонда, вышедшая в 1780 году и считавшаяся по тем временам лучшей. — Е. П.), Анна Николаевна ничего не
Все предметы мы учили, разумеется, на французском языке, и русскому языку учились только 6 недель во время вакаций, на которые приезжал из Москвы студент Марчинский.
Она так умела приохотить нас к учению разнообразием занятий, терпеливым и ясным, без возвышения голоса толкованием, кротким и ровным обращением и безукоризненною справедливостию, что мы не тяготились занятиями, продолжавшимися целый день, за исключением часов прогулок, часов завтрака, обеда, часа ужина. Воскресенье было свободно, но других праздников не было. Мы любили наши уроки и всякие занятия вроде вязанья и шитья подле m-llе Бенуа, потому что любили, уважали ее и благоговели перед ее властью над нами, исключавшею всякую другую власть. Нам никто не смел сказать слова. Она заботилась о нашем туалете, отрастила нам локоны, сделала коричневые бархотки на головы. Говорили, что на эти бархотки похожи были мои глаза. Хотя она была прюдка (недотрога, от фр. prude — добродетельный. — Е. П.) и не любила, чтобы говорили при ней о мужчинах, однако же перевязывала и обмывала раны дяди моего больного. Так сильно в ней было человеколюбие.
В сумерках она заставляла нас ложиться на ковер на полу, чтобы спины были ровны, или приказывала ходить по комнате и кланяться на ходу, скользя, или ложилась на кровать и учила нас, стоящих у кровати, петь французские романсы. Рассказывала анекдоты о своих ученицах в Лондоне, о Вильгельме Телле, о Швейцарии. У нас была маленькая детская библиотека с m-me Genius (мадам Жанлис), Ducray-Dumini (Франсуа-Гийом Дюкре-Дюменвиль) и другими, и мы в свободные часы и по воскресеньям постоянно читали. Любимые сочинения были: „Les veill'ees du ch^ateau“. „Les soirees de la chaumiere“ („Вечерние беседы в замке“, „Вечера в хижине“)».
Книги и журналы
Читать детей начинали учить в 6–8 лет. Чтение было нелегкой наукой. Прежде всего нужно было заучить названия букв. Знаменитые аз — буки — веди — глаголъ — добро и проч. Были даже соответствующие детские стихи, описывающие этот процесс. Это стихотворение «Урок», написанное Жаном Пьером Бернаже и переведенное и «русифицированное» русским поэтом Василием Курочкиным.
На лужайке детский крик: Учит грамоте ребят, Весь седой, ворчун старик, Отставной солдат. «Я согнулся, я уж слаб, А виды видал! Унтер не был бы, когда б Грамоте не знал! Дружно, дети! Все зараз: Буки-аз! Буки-аз! Счастье в грамоте для вас. У меня ль в саду цветок Насадил я каждый сам И из тех цветов венок Грамотному дам. Битый — правду говорит Молвь людей простых — Стоит двух, кто не был бит, Грамотей — троих. Дружно, дети! Все зараз: Буки-аз! Буки-аз! Счастье в грамоте для вас. Митя, видишь карандаш? За моей следи рукой: Это — иже, а не — наш; Экой срам какой!.. …Мне послышался завет Бога самого: „Знанье — вольность, знанье — свет; Рабство без него!“ Дружно, дети! Все зараз: Буки-аз! Буки-аз! Счастье в грамоте для вас».Но достичь счастья было нелегко. Ребенку предстояло самому понять, что «мыслете-аз, мыслете — аз» это «мама». Некоторым это так и не удавалось, и они считались неспособными к грамоте. Правда, ни одного сообщения о случаях «неспособности к грамоте» в дворянских семьях автору не встречалось. И дело, вероятно, не в генетике, а в том, что дворянских детей учил не «отставной солдат
Итак, к 7–9 годам девочка уже умела читать, а дальше все зависело от самой девочки. Некоторые бросали книги, едва выйдя из детской, некоторые становились запойными читательницами.
Одной из них была Марина Цветаева, посвятившая детским книгам такие стихи:
Из рая детского житья Вы мне привет прощальный шлете, Неизменившие друзья В потертом, красном переплете. Чуть легкий выучен урок, Бегу тотчас же к вам, бывало. — Уж поздно! — Мама, десять строк!.. — Но, к счастью, мама забывала. Дрожат на люстрах огоньки… Как хорошо за книгой дома! Под Грига, Шумана и Кюи Я узнавала судьбы Тома. Темнеет… В воздухе свежо… Том в счастье с Бэкки полон веры. Вот с факелом Индеец Джо Блуждает в сумраке пещеры… Кладбище… Вещий крик совы… (Мне страшно!) Вот летит чрез кочки Приемыш чопорной вдовы, Как Диоген, живущий в бочке. Светлее солнца тронный зал, Над стройным мальчиком — корона… Вдруг — нищий! Боже! Он сказал: «Позвольте, я наследник трона!» Ушел во тьму, кто в ней возник, Британии печальны судьбы… — О, почему средь красных книг Опять за лампой не уснуть бы? О, золотые времена. Где взор смелей и сердце чище! О, золотые имена: Гек Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!В ее мемуарах то и дело попадаются названия детских книг: и знакомые, такие как «Ундина» Жуковского, «Лесной царь» Гете, «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте, и малоизвестные, хотя и переиздававшиеся в нашей стране в 2000-е годы, «Без семьи» Георга Мало и «Хайди, или Волшебная долина» Иоганны Спири.
Вот отрывок из автобиографического очерка М. Цветаевой «Мать и музыка»: «Мальчик Реми из „Sans Famille“ („Без семьи“. — Е. П.), счастливый мальчик, которого злой муж кормилицы (estopi'e 2, с точно спиленной ногой: pied) калека P`ere Barberin сразу превращает в несчастного, сначала не дав блинам стать блинами, а на другой день продав самого Реми бродячему музыканту Виталису, ему и его трем собакам: Капи, Зербино и Дольче, единственной его обезьяне — Жоли Кер, ужасной пьянице, потом умирающей у Реми за пазухой от чахотки».
А вот из рассказа «Башня в плюще»:
«— Скажи мне, Марина, какое твое самое большое желание?
— Увидеть Наполеона.
— Ну а еще?
— Чтобы мы, чтобы русские разбили японцев. Всю Японию!
— Ну а третьего, не такого исторического, у тебя нет?
— Есть.
— Какое же?
— Книжка, „Heidi“.
— Что это за книжка?
— Как девочка опять вернулась в горы. Ее отвезли служить, а она не могла. Опять к себе, „auf die Alm“ (альпийское пастбище). У них были козы. У них, значит, у нее и у дедушки. Они жили совсем одни. К ним никто не приходил. Эту книгу написала Иоганна Спири. Писательница».
При этом надо заметить, что роман Георга Мало маленькая Марина читала на французском, а «Хайди» — на немецком языке.
Многие дети, как в XIX, так и в XX веке, начинали свое знакомство с литературным русским языком со сказок Пушкина.
Для детей писали и многие известные русские писатели, в том числе уже упоминавшиеся Владимир Одоевский, Антоний Погорельский, Лев Толстой. Но их сказки и рассказы найти нетрудно. Однако есть книги, почти неизвестные современному читателю, при том что они были любимы нашими бабушками и прабабушками. Героинями всех трех книг, о которых пойдет речь, были девочки.
Первая из них — «Проделки Софи», написана петербургской уроженкой Софьей Ростопчиной, в замужестве графиней де Сегюр, для ее внуков и внучек. Она писала ее во Франции, в поместье мужа, окруженная выросшими любящими детьми (их у Софьи и французского дипломата Евгения де Сегюра было восемь, двое умерли рано, но остальные создали свои семьи). Рождение последней дочери Ольги в 1835 году было очень тяжелым — долгое время графиню преследовали тяжелые мигрени с временным параличом конечностей. Однако, по воспоминаниям ее детей, графиня неизменно оставалась любящей матерью, радовавшейся любой возможности провести время с детьми. По утрам они любили смотреть, как их мать причесывается и завивает волосы, старшие подавали ей щетки и туалетную воду, младшие скакали и кувыркались на ее кровати, «твердой, как мешок с орехами», по выражению ее сына.