Петербургские женщины XVIII века
Шрифт:
Купчихи
По данным И. Г. Георги, в 1790 году в Петербурге зарегистрировано 1730 купцов, относящихся к трем гильдиям. Их семейства состояли из «3367 человек мужеска пола». Ни о женах, ни о сестрах, ни о дочерях купцов Георги не упоминает, но не приходится сомневаться в том, что они были. Купечество до середины XIX века оставалось очень замкнутым кланом — купеческие семейства обычно искали невест и женихов только в своем сословии.
За счет своей замкнутой жизни купцы медленнее воспринимали европейские моды. Георги пишет: «Между людьми среднего состояния видны в столице, невзирая на чужестранные моды, купцы и другие совершенно так одетые, как в областях внутри Государства, с бородой или без бороды и пр. Многие, однако же, последуют в их одежде разным чужестранным обычаям. Простой народ ничего чужого в своей одежде не имеет. Между женщинами среднего состояния также еще многие прилепляются в одежде древних обычаев, однако же не так много, как мужчины, и часто видно, что муж, да и сыновья носят Российское, а женщины в доме чужестранное и самое модное платье».
Купцы селились у Биржи, у Гостиного двора. Если средств хватало, покупали или строили дом, но чаще селились
Женское образование, из-за того же пристрастия к традициям, было в купеческом сословии не в чести. Даже в начале XIX века, по свидетельству Г. Т. Полилова-Северцева, его дед Егор Тихонович, заметив у дочери на столе учебник французского языка, рассердился, говоря: «Не пригоже, чтобы дочь знала язык, которого не понимает ее отец». Однако от жены купца требовалось, чтобы она сама обучала детей азам грамоты, знакомила их со Священным Писанием. Подрастая и входя в отцовское дело, мальчик становился «главнее» матери. Так, А. Н. Радищев в «Путешествии из Петербурга в Москву» в главе «Новгород», описывая купеческое застолье, замечает: «Алексей Карпович, сосед мой застольный. Ни уса, ни бороды, а нос уже багровый, бровями моргает, в кружок острижен, кланяется гусем, отряхая голову и поправляя волосы. В Петербурге был сидельцем (сиделец — лавочник по доверию, торгующий в чужой лавке. — Е. П.). На аршин когда меряет, то спускает на вершок; за то его отец любит, как сам себя; на пятнадцатом году матери дал оплеуху».
Развлечением для женщин было хождение в гости друг к другу, посещение рынка или бани, которая превращалась в подобие женского клуба. Впрочем, купеческие семьи с удовольствием выезжали на гуляния, например, в Екатерингоф на 1 мая. Летом купцы, не имеющие собственных имений, часто снимали дачи на Петербургской стороне, на берегу Карповки, в Старой Деревне. Вигель, посетивший Петербург в 1802 году, пишет: «Обычай же проводить лето на дачах в два года между всеми классами уже распространился… Петербург кажется теперь пуст».
У провинциального купечества бытовала в XVIII веке странная мода: купчихи красили зубы в черный цвет. А. Н. Радищев так продолжает свое описание: «Прасковья Денисовна, его новобрачная супруга, бела и румяна. Зубы как уголь. Брови в нитку, чернее сажи. В компании сидит потупя глаза, но во весь день от окошка не отходит и пялит глаза на всякого мужчину. Под вечерок стоит у калитки. Глаз один подбит. Подарок ее любезного муженька для первого дни; а у кого догадка есть, тот знает, за что». Купчихи также злоупотребляли белилами и румянами. А вот другая новгородская красавица по описанию Радищева: «В шестьдесят лет бела как снег и красна как маков цвет, губки всегда сжимает кольцом; ренского не пьет, перед обедом полчарочки при гостях да в чулане стаканчик водки… По приказанию Аксиньи Парфентьевны куплено годового запасу 3 пуда белил ржевских и 30 фунтов румян листовых… Приказчики мужнины — Аксиньины камердинеры». Так что, пробираясь по петербургскому Гостиному двору, можно было невзначай заметить чернозубую улыбку и румяные щеки и сразу догадаться, — кто встретился тебе на пути.
Монахини
Самой знаменитой монахиней в начале века была, несомненно, Евдокия Лопухина — развенчанная жена Петра I. Дочь мещовского дворянина Иллариона Лопухина носила в девичестве имя Прасковья, и только накануне венчания с юным Петром ей дали новое имя — для большего благозвучия, приличествующего царской жене. На женитьбе настояла мать Петра Наталья Кирилловна Нарышкина. Борис Иванович Куракин, муж сестры Евдокии Ксении, оставил описание Евдокии в «Гистории о царе Петре Алексеевиче»: «И была принцесса лицом изрядная, токмо ума посреднего и нравом не сходная к своему супругу, отчего все счастие свое потеряла и весь род свой сгубила. Правда, сначала любовь между ими, царем Петром и супругою его, была изрядная, но продолжалася разве токмо год. Но потом пресеклась; к тому же царица Наталья Кирилловна невестку свою возненавидела и желала больше видеть с мужем ее в несогласии, нежели в любви. И так дошло до конца такого, что от сего супружества последовали в государстве Российском великие дела, которы были уже явны на весь свет…».
Евдокия Илларионовна в должный срок родила мужу сына Алексея, но брак все равно не сладился: Петр I увлекся московской немкой Анной Монс и решил, что ему необходима свобода от брачных уз. В 1698 году, после девяти лет супружеской жизни, Евдокию Лопухину постригли в Суздальском Покровском монастыре и дали ей имя инокини Елены. Легенда утверждает, что когда в 1703 году государь основал новую столицу России, Евдокия прокляла новорожденный город, сказав: «Петербургу быть пусту!».
Примерно через полгода после своего заточения Евдокия тайно вновь оделась в мирское платье. В 1709–1710 годах она влюбилась в майора Степана Глебова, приехавшего в Суздаль для проведения рекрутского набора. Сохранились девять писем Елены к Глебову, в которых она, не стесняясь, говорит о своей любви, сомнениях и страданиях: «Свет мой, батюшка мой, душа моя, радость моя! Знать уж злопроклятый час приходит, что мне
«Как, ах свет мой! мне на свете быть без тебя, как живой быть?..»
«Где твой разум, тут и мой, где твое слово, там и мое, где твое слово, там и моя голова, вся всегда в воле твоей…»
«Послала я, Степашенька, два мыла, чтоб бел был…»
Когда дело раскрылось, Глебов умер страшной смертью: Петр приказал посадить его на кол, где несчастный майор промучился 14 часов. Вместе с ним казнили монахинь, которые помогали влюбленным встречаться. Евдокию били кнутом и сослали в маленький Ладожский Успенский монастырь, где она семь лет жила под строгим надзором до кончины бывшего мужа. В 1725 году, после смерти Петра, ее удачливая соперница Екатерина I, отправила ее в Шлиссельбург, где ее держали в строго секретном заключении, как государственную преступницу под именованием «известной особы».
В 1731 году Евдокия приезжала в Петербург, о чем свидетельствует Джейн Рондо. Но сначала Рондо рисует яркими красками жизнь в монастырях под Санкт-Петербургом: «Вокруг этого города на расстоянии трех, четырех, пяти миль много монастырей; они очень старые, но некрасивые. Некоторым придает великолепие лишь то, что их шпили и башни снаружи позолочены. Должно быть, это стоило очень дорого, и в часовнях монастырей обычно хранятся большие богатства. Я посетила настоятеля одного из монастырей, который очень любезно угощал нас кофе, чаем, сластями. Наконец он сказал, что должен попотчевать нас по обычаю своей страны, и тогда стол уставили горохом, бобами, репой, морковью и пр. — все в сыром виде, подали также медовый напиток, пиво, водку; короче, месье аббат оказался веселым добродушным человеком, и мы очень приятно провели день. Милях в трех оттуда расположен женский монастырь для высокопоставленных особ, где сейчас находится вдовствующая императрица, как ее теперь называют, но я имею в виду первую супругу Петра I. Как только ее внук взошел на престол, она покинула тот монастырь, где столь долго прожила в заточении, и переехала в этот, где как вдовствующая государыня имеет настоящий двор. Она и все монашки выходят, когда хотят, но в своих одеяниях…
Кажется, Вам не терпится узнать историю вдовствующей императрицы. Об этих вещах рассказывают столь различно, в зависимости от привязанностей и интересов, что трудно судить, где же правда; но следующее изложение, как я полагаю, будет достаточно верным. Зовут ее Евдокия, она из дворянского рода Лопухиных. Царь женился на ней, будучи очень молодым, и имел от нее сына, который впоследствии был казнен, но оставил после себя сына и дочь. Через несколько лет после женитьбы царь охладел к ней и притворился, что ревнует ее; по подозрению в измене она была заточена; все ее ближайшие родственники и несколько ее придворных были схвачены и, по обычаю этой страны, допрошены под пыткой. Ни один из них не показал в пользу этого обвинения, хотя им за это было обещано прощение. Эти допросы длились несколько месяцев, за каковое время около четырнадцати ее ближайших родственников были казнены. Один из ее придворных, относительно которого Петр имел наибольшие подозрения, многократно подвергался таким пыткам, каких, казалось, не вынести ни одному живому существу. Терпя эти муки, он с неизменным упорством настаивал на своей собственной и ее невиновности. Наконец царь, сам придя к нему, обещал прощение, если тот сознается. Он плюнул в лицо царю, сказав, что должен был бы считать ниже своего достоинства разговаривать с ним, но полагает себя обязанным очистить от подозрений свою госпожу — добродетельнейшую женщину на свете. „И, — сказал он, — единственной известной мне слабостью, в которой, как я знаю, она повинна, является ее любовь к тебе, безжалостному палачу; и если что и заставило бы меня еще больше поверить в твою дьявольскую природу, так это то, что ты воображаешь, будто меня можно заставить оговорить невинного человека для своего спасения, потому что, будь мое тело способно выносить эти пытки, пока жив ты, мучитель этого мира, я бы терпел их с радостью, но не избавился бы от них посредством такой лжи“. После этого он отказался говорить. Убедившись, что из него не вырвать признания, его обезглавили, а ее заточили в отдаленный монастырь, не дозволяя видеться ни с кем, кроме того, кто приносил еду, которую ей приходилось готовить самой, так как у нее не было служанки даже для самой черной работы, и лишь одна келья — для нее. Как раз перед женитьбой царя на императрице Екатерине был слух, что она (Евдокия) умерла; так считали до тех пор, пока ее внук не взошел на престол. Тогда она появилась при дворе, хотя жить там не стала, а удалилась в этот монастырь, где имеет двор и содержание как вдовствующая государыня, хотя и не желает снять своих монашеских одежд. Каких только бед и лишений не перенесла эта несчастная государыня. И, конечно, самым тяжелым стала смерть молодого монарха, ее внука, ибо эта внезапная потеря постигла ее в то время, когда, казалось, самые большие тяготы, выпавшие на ее долю, уже миновали.