Петербургский сыск, 1870–1874

Москвин Игорь Владимирович

Уже потом, когда в трактире Миша залпом выпил стакан пшеничного вина, пришло успокоение и перестали дрожать зубы и руки.

Ивушка проживал недалеко от Казанской улицы в Новом переулке, в доме господина Брюна, построенного лет тридцать тому, но не утратившего блеска и даже фасад не потемнел от бесконечных петербургских дождей.

Путилин прошёл вокруг дома, несколько раз украдкой озернулся, не хотелось подводить под «монастырь» Ивушку, в определённых кругах столицы не поощряли общения с представителями полиции, в особенности в сыскным отделением.

Могли и дырку в коже сделать. Нравы были не джентельменские.

После того, как Иван Дмитриевич убедился, что никем посторонним не замечен, скользнул в неприметную дверь, выкрашенную в цвет дома, спустился на опять ступеней вниз, прошёл по тёмному коридору и толкнул низенькую дверь, которая с противным скрипом отворилась, открыв взору сыскного начальника просторную светлую комнату с довольно старой, но сохранившей изящество мебелью, то ли купленной у старьёвщика, то ли выброшенной за ненадобностью каким—нибудь богатым человеком.

Сенька, хоть и был частым гостем тюремных заведений, но предпочитал на воле жить в уюте. Когда не имел постоянной женщины, нанимал себе работницу, что не только занималась готовкой, но и убирала комнаты Иевлева. Ивушка жадным не был, платил приходящей щедро и никогда в своё жилище собратьев по ремеслу не водил, считая дом на английский манер, не только местом жительства, но и крепостью, которая подпитывает в тяжёлые минуты.

– Здравия желаю, Иван Дмитриевич! – Губы Сеньки расплылись, но взгляд говорил, что улыбка неискренняя, какая—то натужная, словно приход сыскного начальника вызывает больше беспокойства, нежели приятных минут.

– Здравствуй, Семён! – Путилин осмотрелся, положил трость и шляпу на невысокий столик у входа.

– Весьма рад посещению, – Иевлев засуетился, – может, чаю? – И он указал на полуведёрный самовар, с вьющимся белым дымком над трубой.

– Не откажусь, – начальник сыскного отделения подошёл к столу, отодвинул стул с резной прямой спинкой.

– Может, что покрепче? – Сенька потёр руки.

– Пожалуй, позволю себе отказаться. Сегодня на доклад, – Иван Дмитриевич кивнул головой, скосив глаза к верху.

– А я себе позволю, – через некоторое время на столе появилась тарелка с расстегаем, свежими бубликами, а перед Путилиным изящная чашка на тарелке.

– Спасибо, – Иван Дмитриевич положил в чашку маленький кусочек сахара и помешал ложечкой.

Повисла пауза, никто не хотел первым нарушать тишину, только Ивушка крякнул и с шумом потянул носом воздух после выпитой рюмки.

– С почином!

– Благодарствую, – произнёс Иевлев.

– Вижу, жизнь налаживается? – Путилин поднёс к губам чашку.

– Вашими молитвами.

– Если бы моими, ты давно бы бросил ремесло вольного охотника.

Правая бровь Ивушки поползла вверх, словно он удивился словам сыскного начальника.

– Иван Дмитрич, я же…

– Знаю, что хочешь сказать, знаю, так что не трудись подыскивать праведные слова, всё равно не поверю.

– Иван Дмитрич, – с укором в голосе сказал Сенька.

В отношениях

этих двух людей была некая игра в догоняющего и беглеца. Однако несмотря на такое положение,. Путилин хорошо относился к Иевлеву, но спуску не давал, когда того ловили на «горячем». А ежели была нужна помощь, то никогда не отказывал.

– Иван Дмитрич уже сорок с лишком лет, – в голосе начальника сыскного отделения послышались какие—то болезненно—усталые нотки.

– Дак, Иван Дмитрич, – Ивушка налил до краёв вторую рюмку, но увидев укорительный взгляд Путилина, так и оставил водку на столе, – горбатого могила исправит, а меня, – он почесал затылок и, пожав плечами, сказал, – а меня… Может, старость.

– Неужто на старость не скопил? – Начальник сыска вертел в руке пустую чашку.

– Ещё чаю? – Сенька пропустил мимо ушей вопрос.

– Не надо, дорогой, ты же знаешь, что я пришёл не чаи распивать. Вы садись, небось дома находишься, не то у меня такое чувство, словно тебя на допрос вызвал.

– Да упаси Господьот такой напасти, – улыбнулся Иевлев.

– Не попадайся, вот и вся недолга.

– Так стараюсь.

– Не хочу тебя поучать, каждый выбирает ту дорогу, которая ему по душе, – поставил чашку на стол и начал барабанить пальцами по столешнице. – Однако не за этим я к тебе пожаловал, что новенького в краях, о которые обходят стороной?

– Так нового ничего, всё по—старому.

– Для чего ж меня звал? – Искренне удивился Путилин. – Ты ж знаешь, дел невпроворот.

– Приятно мне с умным человеком посидеть, разуму набраться, – Сенька мило улыбался.

– Ладно, льстец, – ворчливо, но как—то беззлобно произнёс Иван Дмитриевич, – не за этим я к тебе пришёл, но не думай, что только за новостями. Я, по чести говоря, рад за тебя и мне приятно, что пусть ты не исправился…

– Я, – перебил начальника сыска Иевлев, но Путилин поднял руку, давая понять, чтобы Ивушка умолк.

– Пусть ты не исправился, – повторил Иван Дмитриевич, – но мне приятно, что из журнала приключений исчезла твоя фамилия.

– Так исправляюсь.

– Ты всё бобылём живёшь? – Переменил тему Путилин.

– А что мне надо? – Улыбка не сходила с губ Сеньки, – привык я жить в одиночестве, а бабы? Вы ж знаете мои привычки, приходит ко мне одна на время и того достаточно.

– Понятно, – Иван Дмитриевич осмотрел комнату. – в прошлый раз вот этой шкапы не было, да и диван новый.

– Всё вы подмечаете, глаз намётан, а я бы и внимания не обратил.

– Служба, будь она проклята.

– Что так?

– Пора в отставку, – посетовал начальник сыска, – здоровье уж не то, да и преступники сердцами ожесточились.

– Ежели вы, Иван Дмиртич, о Стрельне, так это не нашенские. Они хоть нож под сердце сунуть горазды, но чтобы гимназистам головы резать, так это не по нашей части.

– От кого слышал?

– Иван Дмитрич, земля слухами полна, а такое вот зверство, – Иевлев произнёс последнее слово, словно плюнул терпкую ягоду, – тем более на слуху.