Петербургский сыск, 1874–1883
Шрифт:
– Купеческой?
– Именно, там, где квартальным надзирателем коллежский секретарь Лузиков.
– Евдоким Петрович?
– Совершенно верно.
– Так всё—таки что вы ждёте от меня?
– Сможет ли господин Лузиков обеспечить конфиденциальными сведениями об одном семействе, но так, чтобы ни одно ухо не услышало?
– Когда речь идёт о государственных делах, подчинённые мне чиновники рта не откроют без моего позволения.
– Прекрасно.
– Я вызову Евдокима Петровича и распоряжусь, но кто всё—таки преступник?
И это обсудили в сыскном отделении и решили, что утаивание сведений от полицмейстера
– Не буду скрывать, сын господина Юнгера.
– Начальника почтовой конторы?
– Да.
– Дела, – на лбу Петра Николаевича выступили капельки пота, – Фёдор или Николай? – Глаза неотрывно буравили сыскного агента.
– Фёдор, – просто сказал Иван Иванович, не давая понять полицейскому начальнику, что слегка удивлён.
– Старший.
– Простите. Что?
– Я говорю, старший сын господина Юнгера Фёдор.
– Ах да.
– Убийца, – пальцами дёрнул за кончик носа. – Кто бы мог подумать? Вот до чего доводят вольнодумные мысли \и университетская учёба.
– Вы хорошо знаете господина Юнгера?
Полицмейстер помедлил с ответом.
– Юнгер – наш почтмейстер, а мне по службе положено знать чиновников города, – медленно произносил Пётр Николаевич, видимо обдумывая каждое слово, но всё—таки прикусил губу, поняв, что тогда должен знать и семейства, в том числе и детей, а ведь… Далее мысль не шла, только становилось муторно на душе, а вдруг… И это вдруг может сломать налаженное размеренное течение жизни. – Юнгер – глубоко порядочный человек, исполнительный, но вот о его детях ничего путного сказать не могу, ибо выдел их всегда мельком. Я думаю вам более поможет в этом деле квартальный надзиратель Лузиков, он, как говорится, ближе к земле и знает обывателей квартала лучше, чем кто бы то ни было. На счёт помощи я распоряжусь, – и быстро добавил, увидев, что столичный сыскной агент собирается что—то сказать, – о сохранении тайны не беспокойтесь, – и взял со стола колокольчик, раздался мелодичный приятный слуху звук.
На звон колокольчика явился подтянутый слуга, видно из бывших флотских.
– Терентий, распорядись, чтобы вызвали ко мне господина Лузикова.
– Слушаю.
– Пока прибудет квартальный, может быть чаю?
– Благодарю, с превеликим удовольствием.
После чая с пирогами, которая приготовила самолично хозяйка, жена Петра Николаевича, после разговора с квартальным надзирателем, когда полицмейстер хмурил брови и начальствующим тоном, не терпящим возражений, сперва отчитал квартального, а потом указал на надворного советника сказал:
– Слушать, как самоё меня, и оказывать всяческое взаимопоможение.
Лузиков продолжал молчать, когда покинули дом полицмейстера, бросал исподлобья взгляды на столичного чиновника, прикусывая губу.
– Евдоким Петрович., разрешите вас так называть*
– Я не возражаю.
– Евдоким Петрович, не хочу, чтобы с первых минут между нами не пробежала чёрная кошка, и не возникло недопонимания, – квартальный, молча, внимал надворному советнику, – я приехал в Кронштадт с целью поимки преступника, а точнее убийцы, которого мы разыскивали не один день. И мне не хотелось бы, чтобы у вас складывалось превратное впечатление. Мы нуждаемся в вашей помощи, вы, как никто другой, знаете жителей квартала и можете помочь в изобличении преступника. Рассказать
– Извините, не запомнил вашего имени—отчества.
– Иван Иваныч.
– Простите, Иван Иваныч, постараюсь, чтобы между нами не пробежала чёрная кошка.
– И на том спасибо, – совсем тихо прошептал надворный советник, понимая, что особой помощи ждать не приходится. Главное, мелькнуло в голове, чтобы помех чинино не было.
Титулярный советник прошёл по Бочарной. В этот час она пустовала, не взирая на то, что на пересечении с Высокой улицей стояла портерная. Первым делом Василий Иванович поговорил с агентом, который в этот час следил за домом господина Юнгера.
– Никаких происшествий, сидит Фёдор дома, как сыч, и никуда носа не кажет.
Тоже самое сказал Лёва и добавил:
– Время впустую тратим.
Потолкался в почтовой конторе и понял, что ничего узнать не суждено, ибо у всех сотрудников господин Юнгер пользовался уважением.
Уже поздним вечером, когда обменивались новостями, Назоров сказал надворному советнику:
– Пожалуй, Жуков прав, стоило задержать Мякотина и на сутки в одиночную камеру, чтобы мысли прояснились и тогда не допрос.
– А если он окажется крепким духом?
– Ой ли, Иван Иваныч, они смелые, когда перед кем—то форс держать надо и пренебрежение показывать, а когда мысли гложут от того, что не понимаешь происходящее, тогда и язык развяжется и поведает обо всём.
– Может быть, так оно и есть, всё—таки завтрашний день потратим на наших юношей.
– Ничего такая слежка не даст, только день потеряем, – пробурчал Назоров, – ну, встретятся они тайно ещё раз, ну и что? Мы не знаем, о чём они беседуют, мы не знаем, их планов. Что они достанут из тайника нож, которым отрезали голову, и будут прятать? Так что мы хотим от них получить?
Доводы, высказанные Василием Ивановичем, ранее приходили в голову, но надворный советник не решился озвучить при Путилине.
– Хорошо, завтра постараемся узнать, как можно больше о наших подозреваемых, и запросим Ивана Дмитриевича о разрешении задержать их.
– Юнгер же…
– Обойдёмся в телеграмме без имён.
К тому же пришёл и Путилин, пожалел, что отправил двух толковых чиновников по поручениям и трёх агентов в Кронштадт, но отправлять телеграмму посчитал преждевременным. Утро вечера мудрёнее, как говорится, даст Бог день, даст и пищу.
Глава сорок четвёртая. Занавес
Иван Дмитриевич, войдя в дверь сыскного отделения, продиктовал текст телеграммы, которую надо было отослать в Кронштадт надворному советнику Соловьёву.
«Завершайте дела, жду Вас со спутниками на Большой Морской».
– Что ж, – причтя текст, произнёс Иван Иванович, – так тому и быть.
Возникла только одна трудность, чтобы задержанные не встретились и не смогли переброситься парой слов. Решено первым арестовать Венедикта Мякотина и сразу же первым пароходом отправить в столицу, тогда не будет ограничены сыскные агенты во времени и не надо спешить.