Петербургский сыск, 1874 год, апрель

Москвин Игорь Владимирович

Василий Михайлович закрыл рукою глаза и старался не обращать внимания на детские крики, мамаша успокаивала дитя, но ничего у неё не выходило. Несколько дней прошло, а дело сверлит голову настойчиво и беззвучно, словно кто—то резко закрыл уши ватой. Сколько ему исполнилось, вспоминал сыскной агент, шестнадцать? Семнадцать? И уже нет на белом свете, а два или более нелюдей ходят по земле, дышат, улыбаются и, словно бы ничего не произошло, набивают желудки и даже, видимо, не думают о том, что совершили, не помышляют о том, что жизнь дана свыше не для

прожигания в неге и довольствии, а совсем для других дел. И в эту минуту Орлов замер: а собственно для чего живёт человек? Для какой цели рождается? И только сейчас как—то болезненно встали перед ним вопросы бытия.

– Ваше Благородие, – обратился к Василию Михайловичу кондуктор, – станция через три минуты.

– Благодарю, – кивнул головой сыскной агент. – Прибыли, – произнёс штабс—капитан, но Жуков, занятый своими мыслями, не сразу понял, что ему говорит спутник.

– А? Что? – сказал Миша.

– Прибыли, говорю, – повторил Орлов и, поднявшись с деревянной скамьи, потянулся. Тело затекло, словно само превратилось в высокий неподдающийся ветру ствол, – пора нам.

– Да, да, непременно, – Жуков говорил отстранённо, не отошедши от тревожащих мыслей. Кузину он по—братски любил и всегда желал счастья.

Штабс—капитан посмотрел на Мишу тревожным взглядом, но ничего не произнёс, хотя на языке и вертелись колкие слова.

Приходилось начинать все заново, кассир смотрел на Мишу, как на старинного приятеля, который каждый день приходит в гости. На сером от болезни лице Ивана Рябова появилась вымученная улыбка, а в глазах так и осталась болезненная затуманенность.

– Михаил Силантич, – долговязая фигура выгнулась вопросительным знаком, – снова по наши души? – не разобрать то ли вопрос, то ли утверждение.

– Служба, – буркнул недружелюбно Жуков, за что получил вполне красноречивый взгляд от штабс—капитана, – вот приходиться вновь беспокоить, – Миша унял раздражённый тон и миролюбиво присовокупил, – по пустякам.

– Ежели Вы из самой столицы который раз изволите наши края посетить, то дело, видать, не такое уж пустяковое.

– Ничего от тебя, Иван, не скрыть, сразу видишь.

Рябов заулыбался довольнической улыбкой.

– Верно, – вступил в разговор штабс—капитан, – расследование нет—нет, а иной раз и возвращается к исходному месту. Разрешите? – Василий Михайлович присел без позволения на стоящий рядом с кассировым столом стул.

– Милости просим, – запоздало сказал Рябов.

– Как ты понимаешь, не ради праздной прогулки мы приехали…

– Понимаю, – с серьёзным выражением на лице кивнул Иван.

– Если понимаешь, то придётся тебе напрячь голову и припомнить день, в который ты видел гимназиста и сотоварищей.

– Я же уже говорил, – кассир кивнул на Жукова, – Михаилу Силантичу, что толком и н помню тех сотоварищей.

– Понимаю, но придётся.

Кассир пожал плечами, что, мол. Пытайте, не пытайте, а что довелось вспомнить, то и ладно.

– Вот ты каждый день службу несёшь?

– Так точно,

почитай…

– О годах мы позже поговорим, а ныне об ином. В тот день пассажиров много было?

– Как всегда, – быстро ответил Иван и на миг его глаза затуманились воспоминаниями, – так точно, как всегда.

– Тогда припомни, приходили люди, которых ты, наверняка, знаешь не первый год?

– Так точно.

– Были и незнакомы, но их было немного.

– Верно.

– Ты говорил, что солидный господин в летах сделал им замечание.

– Было так.

– Господин был тебе незнаком, но ты его запомнил. Так?

– Такого грех не запомнить.

– Вот, а теперь закрой глаза и представь, что ты видишь перед собою солидного господина и, он отсчитывает юнцов, его лицо покраснело от возмущения, и голос повысился…

– Так и было.

– Теперь в своё окошко видишь кого—либо?

– Молодца в гимнастической форме, хотя лицо его серьёзное, но, отворачиваясь, он корчит рожицу, передразнивая господина. Вновь поворачивается и лицо сосредоточено.

– Ты видишь остальных?

– М—м—м, – протянул кассир, – нет, не вижу.

– Хорошо, до какой станции взяли проездные билеты юнцы и в котором часу собирались уехать?

– До… до… до столицы, – с удивлением произнёс Рябов, открыв глаза и уставившись на штабс—капитана, – в том же одиннадцатом, полагаю, часу, ведь ближайший поезд был именно тогда.

– Какого класса были ими запрошены билеты?

– Во второй, – без запинки ответил кассир.

– Кто в тот день вёл паровоз и обслуживал в вагонах пассажиров?

– Не знаю, – снова покачал головой Рябов, – это вам укажет начальник станции.

Правая бровь Жукова недоуменно поползла вверх, но в глазах мелькнули догадка и понимание, мол, как я раньше не понял, ведь кондуктор наверняка видел тех молодых людей, что были спутниками Мякотина, и, наверняка, знает, на какой станции они вышли, ведь могли до столицы попросту не доехать, изменив свои планы, а еще кондуктор мог слышать, о чем беседовали молодые люди.

– Значит, начальник станции?

– Он, – снова закивал головой кассир, – а может, и полицейский, стоящий на дебаркадере, подскажет что. Он—то всех видит, всех из кондукторов знает.

– Селиван?

– Извиняюсь, но не припомню, кто из них был? Селиван или тот новый, как же его… Ну, их всего двое, так Селиван и подскажет, я его с полчаса тому видел.

– Благодарю, – брови штабс—капитана сошлись на переносице, – благодарю.

– Уповаю, что Вашим Благородиям смог оказать посильную помощь.

– В какой—то мере, – Орлов отвечал рассеянно, задумавшись о чем—то своём.

Миша не спускал с Василия Михайловича блестящих глаз, он бы поступил иначе и возможно не получил бы того результата, который, наверняка, их ожидает впереди. Пусть даже скакали эти молодцы с поезда из вагона в вагон, но кондукторы имеют намётанные глаза и поэтому должны уследить за пассажирами, тем более за такими.