Петербургский сыск. 1874 – 1883
Шрифт:
– Так точно.
– Следовательно, один из вас, Силкин или ты, соврал?
– Значит, так.
– Семён лицо не заинтересованное.
– А я? – Перебил Костромин.
– Я думаю, да.
– И каким макаром? – Улыбнулся щербатым ртом допрашиваемый.
– Ты был в квартире?
– Наговоры, – вскочил Иван, борода тряслась, в уголках губ появилась слюна.
– Сядь, – грозно сказал Путилин и сказал Мише, – продолжай.
– Дело в том, что когда ты вошёл к Пелевиным, подъехал Семён Силкин на подводе, погрузился и после столкновения с Михайловым, уехал. Когда же вышел ты, на улице
– Не понимаю о чём вы говорите? – выдавил из себя Костромин.
– Чего ж не понять? – Вступил в разговор Путилин. – Ты убил, часы я найду, как и нож, видимо, ты хранишь всё накопленное и жадность на дала выбросить такую улику, как рублёвый бумажник. Я уверен в том, что ты убийца, всё говорит против тебя и, как сказал Михаил Силантьич, выстрел, часы, бумажник, мотив я обязательно найду. Просто не понимаю, как можно убивать того, кто с детских лет бегает под ногами. – Костромин играл желваками.– ненависть что ли такая или простая зависть?
Огонек по—соседски. 1875 год
Иван Дмитриевич Путилин, бывший начальник сыскной столичной полиции, уж год, как пребывающий в отставке, сидел в кабинете квартиры, которую занимал лет восемь. Безделье утомило, но резкая боль в левом боку временами так беспокоила, что хоть на стену лезь да еще нога, пострадавшая еще в молодые годы.
Решение уйти в отставку давалось не просто, столько лет в полиции, начинал с писарей, не чурался никакой работы, дослужился до действительного статского советника. Ваше Превосходительство, чудно, да и только – всего сорок пять, а болезни доконали. Иной раз забежит Миша Жуков расскажет про дела, совета спросит. Вот тогда Иван Дмитриевич откладывал в сторону газету и, вроде бы не испытывая интереса, а у самого глаза так и загорались, выслушивал бывшего помощника и невзначай подсказывал, ведь знал стольких проходимцев, воров, убийц в лицо, что те не переставали на улицах раскланиваться, зная, что Путилин давно в отставке.
Глаша, дородная женщина с русыми длинными волосами и неизменной улыбкой на пухлых губах, бывшая у Путилина и служанкой, и кухаркой, постучала в кабинет. Иван Дмитриевич перевернул следующую страницу и недовольно проворчал:
– Входи!
– Иван Митрич, – тихо произнёсла она, когда прикрыла за собою дверь, – там, – она махнула рукой куда—то в сторону, – барыня к вам.
– Кто?
– Барыня, – еще тише сказала Глаша, словно опасаясь, что та ее услышит.
– Зови, – пожал плечами Путилин и поднялся из—за стола, поправив домашнюю куртку из синего сукна. Не ждал никого, да кроме сыскных агентов никто и не заходит.
В кабинет вошла высокая с прямой осанкой женщина лет тридцати. Голубые, как осеннее небо, глаза смотрели на хозяина кабинета с нескрываемым интересом, алые губы затронула едва уловимая улыбка.
– Добрый день, господин Путилин, – голос у нее оказался на редкость певучим, – извините за вторжение, не будучи представленной, но исключительные обстоятельства вынуждают меня обратиться к вам.
– Добрый день, – улыбнулся в ответ Иван Дмитриевич, – с кем имею честь разговаривать?
– Елизавета Сергеевна Карташова.
– Очень приятно, чем могу служить? – И указал рукой на стул, – присаживайтесь,
– Иван Дмитриевич, если не ошибаюсь? – Поправив платье, она присела на стул.
– Так точно, сударыня, так что привело вас ко мне?
– Волею случая мы с вами соседи, – певучий голос успокаивающе звучал в кабинете, – мой дом дальше по улице, вот и случилось со мною несчастье.
– Несчастье? – Переспросил Путилин, и лоб прочертили ряд морщин.
– Совершенно верно.
– В чем заключается моя помощь?
– Вы же, как я слышала, начальник сыскной полиции?
– Увы, сударыня, бывший начальник, – поправил Карташову Иван Дмитриевич.
– Бывший? – С удивлением и досадой произнёсла Елизавета Сергеевна.
– Да, но вы расскажите, в чем дело и, может быть, я смогу вам помочь?
Посетительница поднялась, вслед за ней и Путилин, она некоторое время стояла, комкая в руках перчатки, потом решилась.
– У меня вчера произошел пожар, но большая странность в том, что в одной лишь запертой кладовой, вот я подумала, что дело для сыскной полиции очень уж мелкое и хотела обратиться к вам частным порядком, чтобы вы поручили кому—либо разобраться в этом деле. Извините, что решилась вас побеспокоить, – и посетительница, кивнув на прощанье головой, направилась к выходу.
– Постойте, Елизавета Сергеевна, – Путилин произнёс после некоторого молчания, – что находилось в кладовой?
– Все мои меховые вещи.
– Сумма велика?
– Извините, но для меня – да.
– Хорошо, я попробую вам помочь.
– Благодарю, но…
– Сударыня, если вас не затруднит подождать пять минут, то я надену верхнее платье и приступлю к расследованию.
Елизавета Сергеевна только улыбнулась в ответ.
Каменный двухэтажный дом тайного советника Карташова, в котором проживала его вдова Елизавета Сергеевна, находился чуть дальше. Иногда прогуливаясь по улице, Иван Дмитриевич останавливался у него, рассматривая лепнину и большие балконы, никогда не задумываясь, кто живет в доме, но вот он поднимается по лестнице на второй этаж.
Путилин прошел в спальню, где на застеленную кровать бросил домашнюю куртку, не озаботившись убрать в гардеробную, хотя такой вольности себе никогда не позволял, накинул сюртук, застегнулся на все пуговицы и стал походить на чиновника, лелеющего мечту предстать перед вышестоящим начальством. Взглянул в зеркало, увидев там уставшее похудевшее лицо, не совсем здорового человека. Чертыхнулся, надел на лицо улыбку и вышел к ожидавшей его даме.
Внутренность дома Карташова была обставлена, хотя и старой, но в отличном состоянии мебелью.
– Это здесь, – наконец произнёсла хозяйка, указывая белой рукой на обгоревшую дверь, – я не стала спешить с ремонтом, поэтому к кладовой никто не прикасался.
– Замечательно, – произнёс Иван Дмитриевич, но почувствовал, что сказал бестактную вещь, немного смутился, – я хотел сказать, – но увидев очаровательную улыбку на лице Елизаветы Сергеевны, еще больше смутился и замолчал.
– Огонь занялся только в кладовой, а там ничего не было, кроме моих вещей, я отказываюсь понимать, что там могло заняться?