Петербуржский ковчег
Шрифт:
Нащупав под рукой камень, Аполлон поднял его. Огляделся. Косматого пса с дьявольскими глазами не было и в помине. А был ли он вообще? Не пригрезился ли?..
Мысленным взором Аполлон ушел в себя, а может, вознесся в заоблачную высь. Было вокруг черное небо, усыпанное мириадами звезд, а далеко внизу — бледное пятнышко... может, чья-то душа, может, след Господа на грешной земле, может, град Петербург... Звезды мерцали, подмигивали — не иначе на миг-другой их затмевали от глаз Аполлона златотканые крылья ангелов... ангелов... ангелов...
...
«О, Милодора!...»
Да, это были ее губы. Он узнал их. Как он мог их не узнать!
«Мы снова вместе!...»
Кто это сказал: он или она?
Аполлон не верил своему счастью — это был поцелуй Милодоры, полный жизни, любви, страсти... Голова пошла кругом. Шелковистые крылья ангелов нежно касались его лица. Аполлон застонал от счастья и неги, так внезапно обрушившихся на него. Он сейчас грезил об одном: чтобы этот поцелуй — поцелуй ангела — не прекращался как можно дольше. И поцелуй длился, длился... Аполлон жадно вдыхал нежный аромат юности... Неужели все, что произошло с ним, с Милодорой, был только страшный сон? И сейчас наступает пробуждение — как отдохновение сердцу и покой измученной душе? Тепло, которое отняла мертвая бронза, возвращалось к Аполлону через уста.
Он открыл глаза...
И увидел того ангела. Но девушка-ангел была не из бронзы, и лицо ее не было затянуто паутиной, и не гнездились пауки в живых локонах волос. И была это скорее девочка, чем девушка, а вместо скорбного выражения — тихая ясная улыбка... Девочка прижимала к его губам теплую чашку с каким-то ароматным напитком.
— Пейте. Пейте же.
Он узнал ее. Это была Настя, дочка сапожника Захара. Аполлон почему-то давно не видел ее.
— Настя? Ты поцеловала меня?..
— Вам почудилось, — девочка, однако, смутилась и сильнее прижала край чашки к губам Аполлона. — Пейте...
Он невольно сделал глоток; сладковатый теплый напиток, пробежавший по пищеводу, совершенно вернул Аполлона к действительности. Аполлон недоуменно огляделся; он лежал на жестком ложе среди каких-то тряпок; над ним низко нависали пыльные каменные своды, чуть в стороне были видны крупноблочные арочные перекрытия.
— Где я?
— У меня... у нас, — успокоила Настя. — Не волнуйтесь. Теперь все будет хорошо.
Да, Аполлон узнал это подвальное помещение. Он уже бывал здесь раза два-три, — когда Настя болела и он навещал ее.
— А как я сюда попал?
— Еще пейте. Это отвар из трав... — девочка заставляла Аполлона пить, и он подчинялся. — Вы заболели. Но теперь самое страшное, кажется, позади... Дело пойдет на поправку — уж я постараюсь...
— Заболел? — он не мог ничего припомнить; позади было — небытие.
— Заболели. Мы нашли вас у ворот. Вы были весь мокрый от дождя и без памяти.
— Что я делал у ворот? — Аполлон пытался подняться, но Настя удержала его.
— Вы сидели на земле, прислонившись
— Утром? А сейчас что?
— Вечер уже... Вы были в бреду... Я почистила ваш сюртук...
— Вечер... Господи!... Как странно... — Аполлон осмотрел себя: не совсем просохшую еще рубашку, рукава не первой свежести, руки в ссадинах и царапинах. — В жизни не был я пьян... Я, действительно, не вполне здоров.
— Не вполне — это так, — согласилась девочка. — Папаша думал, что вы вообще не придете в себя. Приводил Федотова... Но доктор сказал, что воспаления нету, что все обойдется, что у вас нервный срыв...— Доктор?
— Он сказал, что вы сильный, что поборетесь еще...
Аполлон смутно припомнил сон: звезды, заоблачную высь.
— Ты говоришь, я был в бреду. Я что... кричал?
— Нет. Но говорили. И очень внятно... Вы говорили про госпожу Милодору... Что не верите, будто... — Настя избегала сказать слово «умерла». — Вы звали ее... И, кажется...
Девочка надолго замолчала. Она как будто и не собиралась продолжать.
— Что? Что? Почему ты замолчала? — взял ее за руку Аполлон.
— Мне неловко... Вы... — Настя отвернулась.
— Разве я говорил что-то недостойное?
— Нет. Что вы!
— Тогда что же? Почему ты замолчала?
— Вы увидели госпожу Милодору...
— Увидел? — поразился Аполлон («Ах, это был всего лишь сон!» — вонзилась мысль в сознание Аполлона). — Где? У меня были открыты глаза?
— Да. Вы увидели ее... во мне...
Тут Аполлон вспомнил приснившийся (а может, и не приснившийся) поцелуй. Ему и правда во сне представлялось, что он целует Милодору. Или ангела? Или этот ангел и был Милодорой? Или... Нет, Аполлон не помнил этого ясно — настолько, чтобы говорить сейчас об этом.
— Вы пейте, — опять подвинула чашку Настя. — Вам это нужно сейчас. А я поговорю. Хорошо?
Аполлон кивнул и сделал несколько глотков. Теплый отвар хорошо согревал его. А еще Аполлон чувствовал, что вместе с отваром в него вливаются силы.
Настя смотрела на него с удовольствием. Потом заговорила:
— Нам всем очень жаль госпожу Милодору. Она была добра и не брала за жилье много денег... Сейчас папаша говорит, что нам, наверное, придется съехать. Быть может, вообще придется вернуться в деревню, потому что найти в городе жилье на зиму почти невозможно.
— Не спешите съезжать. Как еще повернется... Но девочка заговорила о другом:
— А я переживаю за вас. Зачем так убиваться — будто кончилась жизнь?..
— А разве для меня она не кончилась? — Аполлон вдруг подумал, что Настя — это сейчас единственный в мире человек, которому он мог бы раскрыть душу (он не раскрыл бы ее ни Федотову, ни Холстицкому, ни Устише).